— Медсестра Харден происходит из очень хорошей семьи, — наставительно объяснила она посланной на помощь.
— Прямо жуть берет, какой хорошей, — зло рассмеялась Бэнкс. — Так вот, наша Джейн знала этого О'Каллагана. Месяц назад я сказала, что он самый беспринципный из всех тори, а она и не подумала поддержать меня. А потом рассказала…
— Спасибо, сестра Бэнкс! — оборвала ее Мэриголд. — Довольно. Операционная не место для политических дискуссий. У нас, кажется, все готово, и мне необходимо перемолвиться словом с врачом. — И она энергичным шагом удалилась.
— Ты смелая, Бэнкс, — заметила «подмена». — Так отзываться о сэре Дереке! На фотографиях он очень даже ничего.
— Полагаешь, если у него физиономия, как у Конрада Фейдта, то он подходит на роль народного лидера и может заниматься законотворчеством? Типичная буржуазная невежественность и глупость. Ну ничего: судя по всему, он последний из подобных особей и уйдет первым, когда наступит рассвет.
— Ты о чем?
— Знаю, о чем говорю.
— А я ничего не поняла. Какой рассвет?
— Рассвет дня пролетариата.
— Что за штука? Ты только не злись, Бэнкс. Я правда хочу знать.
— Скоро узнаешь, — отрезала сестра.
Появился специалист по заболеваниям гортани и спросил, все ли готово для его операции. Через десять минут в палату привезли ребенка, и над столом снова, словно фимиам, поднялись пары хлороформа. Операция продлилась десять минут, и вскоре Бэнкс и «подмена» опять принялись отмывать помещение. Специалист по гортани мылся в приемной перед операционной и насвистывал. А когда закончил, просунул голову в дверь и, заметив: «Нет покоя грешникам, сестра», — удалился.
Некоторое время женщины трудились молча. Бэнкс казалась сосредоточенной и даже мрачной.
— Слушай, — наконец не выдержала новенькая. — Наш Пипс бушует на лестнице (Пипсом в больнице звали сэра Джона Филиппса). И Томс с ним. Интересно, как он там? Я имею в виду сэра Дерека.
— Не поверю, что тебе есть до него хоть какое-нибудь дело.
— Правда, очень интересно.
Голоса стали громче, но женщины не могли разобрать слов. Они замерли и прислушивались. На лестнице происходило какое-то движение. К мужским голосам присоединился женский.
— Кто это? — заинтересовалась «подмена».
— Похоже на Мэриголд, — ответила Бэнкс. — Боже, как она меня бесит!
— Тс-с-с… О чем это они?
Теперь голос сэра Джона перекрывал все остальные:
— Я сам займусь этим!
— Пипс совершенно взбесился, — прошептала медсестра.
— Да, — послышался ясный ответ Томса. — Да.
Раздался звук шагов. Дверь внезапно открылась, и на пороге появилась сиделка О'Каллагана.
— Это ужасно! — воскликнула она. — Просто ужасно!
— В чем дело? Что случилось?
— Он умер. Сэр Дерек О'Каллаган умер!
— Да что ты!
— Жуть, что творится, — волновалась сестра Грэм. — С ним сейчас леди О'Каллаган. Она пожелала, чтобы ее оставили одну. Я почувствовала, что мне необходимо кому-нибудь рассказать.
Наступила мертвая тишина, затем женщины, словно побуждаемые некоей мысленной телепатией, не сговариваясь, повернулись и посмотрели на Бэнкс. Та откинула голову назад, непреклонно уперев руки в бока. Ее глаза метали искры, губы судорожно шевелились.
— Бэнкс! — возмутилась работавшая с ней медсестра. — Как ты можешь так себя вести? Я вижу, ты рада, что он умер!
— Если бы я не сбросила оковы религии, — ответила старшая коллега, — я бы сказала: «Возблагодарим Господа за то, что он поверг нашего врага!»
— Да ты просто отвратительная старая злюка! — бросила сестра-сиделка министра и вышла из операционной.
Леди О'Каллаган настаивает
— Леди О'Каллаган, прошу прощения за беспокойство, могу я с вами немного поговорить?
Рональд Джеймсон запнулся и сконфуженно по-смотрел на вдову своего покойного работодателя. Женщина в черном платье была необыкновенно красива. Ее волосы — секретарь никогда не мог решить, то ли они белокурые, то ли русые, — выглядели так, словно их тщательно разгладили и придали нужную форму. Тонкие изящные руки спокойно лежали на платье. Голубые глаза смотрели из-под тяжелых век с вежливой отстраненностью.
— Хорошо, — тихо согласилась она. — Пойдемте в мою комнату, мистер Джеймсон.
Он последовал за ней в эту обитель воплощенного вкуса. Сесиль неторопливо села спиной к свету и произнесла:
— Присаживайтесь, мистер Джеймсон.
Рональд рассыпался в благодарностях и опустился на самый неудобный стул.