За прошедшие месяцы она очень изменилась, в том числе и внешне. Она больше не пыталась делать необычные стрижки или причёски из своих густых пшеничных волос, так что они отросли и неизменно были завязаны в небрежный хвост на затылке, в серых глаза не отражалось ничего, кроме усталости и безразличия. Она сильно похудела, потому что часто забывала поесть, и почти все пояса теперь на ней болтались, потому что ей даже в голову не приходило проделать в них дополниельные отверстия. Она по-прежнему носила платья, но теперь могла надевать одно и то же платье неделями подряд. Она больше не слушала музыку, потому что половина любимых песен напоминала ей об Алеке, а некоторые - и о родителях. Она разогнала всех друзей своим несчастным видом и появившимися после той аварии нетерпимостью и раздражительностью. Иногда Арина думала, что тоже умерла тогда - вместе со своей семьёй, а вместо неё на земле осталась жить какая-то другая Арина - несчастная, уставшая, всем недовольная, ненавидящая людей.
Ещё Арина больше не училась на худграфе. Летом её отчислили за непосещаемость. Она быстро нашла работу сотрудницы зала в супермаркете недалеко от дома - платили немного, но ей много было и не нужно. Выходило даже, что оставались лишние деньги, которые потихоньку копились. Главное - бессмысленная, отупляющая работа была как раз тем, в чём Арина так нуждалась. Рисовать она бросила: сама мысль о творчестве причиняла ей боль.
Котёнок, уже подросший, всё-таки остался с ней, хотя поначалу - едва ли не каждый день - Арина собиралась его отдать или даже просто выкинуть на улицу.
Арине не хотелось придумывать ему особенное имя, потому поначалу его звали Васькой, но кто-то из однокурсников с худграфа - кто-то, с кем Арина тогда ещё не рассорилась, - заявил, что у художницы кот не может зваться просто «Васей», и переименовал его сначала в Василия, а потом в Кандинского. Арина уже не помнила кто, но кличка к коту прилипла. Кандинский словно понимал, что продолжает жить с Ариной только потому, что она чувствовала свою ответственность перед ним - и вёл себя тише воды ниже травы все эти месяцы: исправно пользовался лотком, не ел цветы, за которыми Арина ухаживала лучше, чем за собой, потому что раньше ими занималась мама, не грыз провода, не драл обои. Арина кормила его и убирала за ним, а иногда играла и гладила, но в основном они жили в квартире как два соседа, не слишком хорошо друг с другом знакомых.
Арина не нашла в себе сил что-то сделать с родительской комнатой и комнатой Алека. Только иногда она заходила туда, чтобы стереть пыль и вымыть пол. В своей же комнате она едва ли раз в месяц наводила порядок. Большая квартира с каждым месяцем всё сильней зарастала пылью.
Её нынешняя жизнь кому-то показалась бы кошмаром, но всё же для Арины эта жизнь была выходом их кошмара первых месяцев после смерти родителей и Алека. Только в начале сентября она решилась заговорить с кем-то не по работе - с женщиной, которая продавала свечки в церкви - тихой, очень скромной, с неизменно повязанным на голове платком. Их разговоры ничем не напоминали общение Арины с бывшими друзьями - ни иронии, ни остроумия, ни бесконечного умничанья в них не было. Но от этих разговоров - от самого голоса этой женщины, мягкого, спокойного, Арине становилось легче. «Нужно, - думала она, - узнать её имя. Нужно как-нибудь позвать её на чай в гости... В следующий раз...»
Но в тот день, когда Арина твёрдо решила узнать имя новой знакомой, той не оказалось на месте, вместо неё свечки Арине вручила неприятная даже с виду старуха, которая сопроводила свечки осуждающим:
- Хоть бы голову платком прикрыла.
- Отвали, бабка, - пробормотала Арина. Она хотела спросить, куда делась прежняя женщина, но испугалась, что только ещё больше нагрубит этой старухе и ничего не узнает.
Когда Арина вышла из церкви, несколько минут она стояла, вдыхая прохладный осенний воздух, щурясь от яркого солнца, от ослепительной голубизны неба, от золота листвы.
А потом она услышала, как кто-то зовёт её по имени. Испуганно она обернулась: в паре шагов от неё стоял высокий мужчина в длинном чёрном пальто и смотрел на неё в упор.
- Это вы Арина? - спросил он. Ей стало неуютно под его холодным пронизывающим взглядом, но врать она не стала:
- Да. Вам что надо?
- Меня зовут Новор Вишмайер, - сказал он, - и... мне нужно поговорить с вами.
- О чём это? - Арина невольно шагнула от него назад.
- Об академии Диверситас, - ответил Вишмайер, словно это был самый очевидный на свете факт.