— Ты прекрасна.
Тогда она подняла руку и с размаху прижала распылитель к его губам. Большим пальцем надавила кнопку, ампула лопнула — и кислота с тысячью крошечных осколков полетела ему в лицо. Он задохнулся, упал на колени, руки принялись рвать безрукавку, лицо его свела судорога.
Кэйхилл тоже ощутила действие кислоты. Слишком близко ее лицо было к его. Она свесилась вниз, запустила руку в раскрытую сумочку, отыскала стеклянную ампулу с нейтрализатором, разбила ее у себя под носом и глубоко задышала, моля всех святых, чтобы противоядие сработало.
— Мне… — простонал Эдвардс. Он уже корчился на полу, протянув к ней одну руку, последним жизнь оставила у него на лице выражение мольбы. Кэйхилл лежала на животе, головой в ногах кровати, и широко раскрытыми глазами смотрела, как он дышал, как потом, дернувшись в последний раз, голова его завалилась вбок, — и он умер, уставившись на нее остановившимися глазами.
33
Спустя неделю она совершила последнюю поездку в Будапешт, чтобы рассчитаться и уладить все формальности с отправкой своих вещей обратно в Соединенные Штаты.
Джо Бреслин встретил рейс «Малев», которым прилетела Кэйхилл, и отвез ее на квартиру.
— Тебе незачем было беспокоиться насчет вещей, — сказал Бреслин, раскуривая трубку. — Упаковали бы для тебя в лучшем виде. Пиво есть?
— Пойди посмотри. Я не знаю.
Джо вернулся из крохотной кухоньки с бутылкой «Кебаньяи вилагош» и стаканом.
— Хочешь одну? Там их полно.
— Нет.
Он уселся на широкий подоконник, а она прислонилась к стене, сложила руки на груди, скрестила колени и понурила голову. Вздохнула, посмотрела на него и сказала:
— До конца своей жизни буду ненавидеть тебя, Джо, и вообще всех в ЦРУ.
— Говорю как на духу: мне горько от этого, — ответил он.
— Мне тоже. Если вдруг наступит день, когда я подрасту и начну понимать все, что произошло, может, тогда ненависть перестанет переполнять меня, как сейчас.
— Может быть. Знаешь, никому из нас не нравится делать то, что нам приходится делать.
— Не верю я этому, Джо. Думаю, в Управлении полно людей, которым это доставляет удовольствие. Я думала, что и мне тоже.
— Ты хорошо сработала.
— Правда?
— С Хегедушем ты управилась мастерски, я другого такого случая не помню.
— Он ведь правду про Толкера говорил, так ведь?
— Ага. Мне жаль, что Рыбак со своего места сорвался. Нынче он для нас бесполезен.
У Коллетт вырвался звук недовольства.
— Ты что? — спросил Джо.
— «Нынче он для нас бесполезен»! В этом все дело, ведь так, Джо? Люди ценятся только до тех пор, пока им есть что отдать. А после… мгновенный сброс.
Бреслин не ответил.
— Расскажи мне о Хотчкиссе, — попросила она.
Бреслин пожал плечами и затянулся трубкой.
— МИ-6, старожил, который зацепился. Они — британцы — заслали его в литагентский бизнес много лет назад. Отличная крыша, хороший предлог для разъездов и для того, чтобы держать руку на пульсе жизни литературного братства. В большинстве стран литературное — значит политическое. Содержание Хотчкисса в этом бизнесе для британцев окупалось вполне. Когда они учуяли, как, во всяком случае, нам говорят, что Барри переметнулась и работает с Эдвардсом, они спустили на нее Хотчкисса. — Смех Бреслина выдавал его восхищение. — Хотчкисс сделал больше того, на что они надеялись. Он на самом деле заставил Барри подумать о партнерстве с ним.
— Подумать? Они же стали партнерами.
— По правде, нет. Бумаги были поддельными. Мы полагаем, что подруга твоя предложила Хотчкиссу катиться подальше в тот вечер, незадолго до ее смерти. Такой исход предугадывался давно. Нужные бумаги были составлены, подпись Барри подделана еще в предвидении того, что сделка полетит к чертям.
— Но зачем?..
— Что зачем? Зачем было идти на все это? Британцы с самого первого дня выражали недовольство «Банановой Шипучкой». Они чувствовали, что постановщиками тут были мы, а их держали во тьме неведения в отношении многого, слишком многого. Ответ? Добыть кого-нибудь изнутри — в данном случае Барри Мэйер. Знать, что она замышляет, было все равно что спать с Эриком Эдвардсом.
— А Джейсон Толкер?
Долгая затяжка трубкой.
— Забавно с этим Толкером. Он действительно любил Барри Мэйер, но обнаружил, что сам попал между молотом и наковальней. Британцы подозревали, что она ведет двойную игру, но точно этого никогда не знали. Толкер знал, единственный, кроме Эдвардса, только что ему было делать с этими сведениями? Сообщить нашим и тем погубить женщину?