Он стал поспешно уходить.
-- Караул! -- закричал я.
Навыдов встал.
-- Отстань от меня, -- сказал он. -- Говорят тебе русским языком: ты мне не нужен. Я шел к одному человеку.
-- Неужели вам не хватает денег, Навыдов? -- я снова взял официальный тон. -- Неужели Терентьевич платит так много за охрану своей персоны?
-- Чтоб ты понимал!
-- Так объясните. Я не из дураков.
-- Мы общаемся бескорыстно.
-- Мы -- это кто? Коллеги с кладбища?
-- Нет, я один оттуда. Остальные из других мест.
-- А зачем его охранять?
-- Так просто.
-- Логично. И все-таки?
-- Да никто его не охраняет!
-- Вы меня интригуете, как девушку. Тут явно какая-то тайна.
-- Ладно, попробую объяснить, -- снизошел он. -- Ты кто по убеждениям?
-- Знаете, Навыдов, я в политике, как свинья во фруктах. Мое нелегкое дело -- ловить преступников на каждом шагу.
-- Ну, про войну в Сербии ты-то слышал?
-- Краем уха. Как и про Нагорный Карабах. До сих пор не разберу, кто там воюет.
-- А еще журналист!
-- Откуда вы знаете?
-- Да ты один тут дурак набитый! -- рявкнул он. -- Бродишь впотьмах, вынюхиваешь, сам не знаешь чего, хотя у каждого на роже все написано.
-- Почему? Я вынюхиваю вполне конкретного человека, которым можете оказаться и вы, потому что имеете необходимые задатки.
-- Не могу, это не я.
-- А кто?
Он хмыкнул.
-- Ладно, -- решил я блефануть. -- Я вас задерживаю. Пойдемте, ордер на арест я оформлю на месте. Вздумаете бежать, буду стрелять по ногам, а так как стреляю я из рук вон плохо, то могу попасть и в голову.
-- Слушай, -- предложил Навыдов, -- сколько тебе надо, чтобы ты отвалил и забыл про меня?
-- Двадцать пять тысяч, -- прикинул я.
-- У меня только десять, -- ответил он.
-- Давайте, -- согласился я, -- и рассказывайте все, что знаете и думаете.
Мы присели возле песочницы напротив бабушки.
-- Рассказывать особо нечего. Я и еще несколько ребят записались добровольцами в Сербию. Терентьевич скоро уезжает и заберет нас.
-- Неужели наемнику платят больше, чем землекопу на кладбище?
-- Тут дело совести. Тебе не понять.
-- А при чем тут Шекельграббер? -- спросил я.
-- Шекельграббер тут совершенно не при чем.
-- И вы дали мне десять тысяч, чтобы поведать о своей поездке в бывшую СФРЮ? -- удивился я. -- Ладно, а Размахаева с какого бока?
-- Это личное дело Терентьевича.
-- Что ж он личные дела решает вашими совестливыми славянскими кулаками?
Навыдов не нашел ответа.
-- Хорош гусь, нечего сказать, -- решил я за него. -- А если в Сербии Терентьевич огород свой копать заставит?
Я заметил, что Навыдов еле сдерживается, чтобы не наброситься на меня с кулаками, и встал, дружелюбно похлопав по плечу.
-- Когда отъезд? -- спросил я.
-- Билетов еще нет, -- буркнул он.
-- Повезло вам с этой войной, Навыдов, -- сказал я. -- Лет пять назад вы бы уже лес в тайге валили. По совести и без права переписки. А в нынешнем бардаке армия исчезнет -- никто внимания не обратит. Не то что работник кладбища. Может, и мне рвануть в какую-нибудь Эфиопию, помочь родственникам Пушкина? Нет ли у вас на примете знакомого эфиопа-вербовщика? Я мог бы организовать пару установок "Град", на худой конец, танковый корпус. Списали бы по конверсии как гуманитарную помощь металлоломом и вперед на Аддис-Абебу! Только запевай: "И боец молодой вдруг поник головой..."
Навыдов уже побагровел и сжал кулаки. Я решил больше не испытывать его больное терпение. В конце концов, вряд ли оно адское...
По дороге домой проанализировал наш разговор и понял, что Терентьевича со счета сбрасывать пока рано. От таких революционеров чего хочешь можно ожидать. Чем джентльмен отличается от горе-патриота с оскорбленным чувством национального сознания? Джентльмен умеет и может за себя постоять, патриот же стоит за себя горой даже тогда, когда в этом нет никакой необходимости. Сам факт, что его нечаянно толкнули локтем в очереди, он рассматривает как вызов своему маленькому угнетенному народу. И если джентльмен вызовет обидчика на дуэль, то патриот сразу даст по голове гаечным ключом. Допустим, Шекельграббер сказал в шутку: "Эх ты, серб недоделанный!" -- Терентьевич убил бы его, не задумываясь, мстя за сожженные хорватами деревни. Но убил бы сразу, а не спустя неделю и не мороча голову кражей документов, которые, как я уже выяснил, украл не он, а Заклепкин.
Что-то не вяжется в словах этого пенсионера. Все в один голос уверяли меня, что Шекельграббер -- душа человек, лучше не придумаешь, а тут старику в четырех квадратных метрах отказал. С чего бы вдруг?.. Нет, не угадаешь. Бывает же так, что просто человек не понравился. Вот и отказал. Может, у него идиосинкразия на значок "50 лет в КПСС"...
Дома в почтовом ящике я нашел письмо. По-моему, это первое за последние два-три-четыре года. Вскрыл, оказалось -- повестка в милицию. Сначала подумал, что это Квочкин вызывает меня таким оригинальным способом, но увидел сумму штрафа прописью. Действительно, пару месяцев назад меня забирали "за появление на улице в нетрезвом состоянии, оскорбляющем человеческое достоинство". Ну уж, дудки! Платить отделению, в котором начальник -- мой подельщик, я не буду. Но все равно, спасибо. Хоть милиция обо мне вспомнила. Теперь знаю, что нужно делать, если хочешь получать письма почаще...
С утра я просмотрел список клиентов "Долины царей", который оставила Кувыркалкина. Фамилии ничего не сообщали. По ним, в лучшем случае, можно было бы составить социологический отчет о национальной клановости нуворишей. Правда, Заклепкина я в списке не обнаружил. Но с чего ему там быть? Карманом он не вышел, обворовать государство по возрасту не удалось, просил он, прямо скажем, милостыню, и договора на посмертное обслуживание с ним никто не заключал. Впрочем, сколько правды сказал мне пенсионер и сколько вранья -- это еще предстояло выяснить. Поэтому я посмотрел в досье, где обитают Опрелин с Кувыркалкиной, и собрался ехать туда.
Но позвонила Размахаева. Я и не предполагал, что она встает в такую рань. Впрочем, телефон мог стоять у кровати, а разговаривать, не глядя в глаза, зиц-вдова и без телефона умела.