Воспитывая себя подобным образом, я не заметил, как ноги сами привели меня к домжуру. Тело еще ныло от вчерашних побоев, и, думая обмануть боль, я спустился в бар, взял сто грамм коньяка и кофе.
- Подработать хочешь? - спросил бармен.
- Сегодня не могу, хулиганы поколотили, - я показал на синяк под глазом и сел за угловой столик.
Довольно скоро вокруг меня собралась компашка из журналистов, забежавших после работы расслабиться и поболтать. Говорили они много и сумбурно, но я плохо слушал, думая о документах Шекельграббера, и, в конце концов, решился. Чем черт не шутит. Вытряхнул салфетки из вазочки и написал на них один и тот же текст: "Нашедшему документы на имя Джона Шекельграббера. Вознаграждение гарантируется. Телефон..." - поразмыслив, я дал телефон Размахаевой. Все-таки у нее стоит определитель номера. Салфетки я раздал ребятам и попросил заверстать в ближайший выпуск. Вознаграждение я им тоже пообещал. От Шекельграббера.
Когда я собирался уходить, в баре неожиданно возник Кашлин. Я не ожидал его здесь, хотя сам говорил, где меня можно найти по вечерам. Он искал взглядом явно меня. Поэтому я поднялся и махнул рукой. Но за моим столиком сидело уже столько народа, что втиснуть еще один стул было невозможно.
- Может, пойдем в ресторан поужинаем? - предложил я.
- Вот, решил вас проведать, - сказал он. Видимо, фразу он заготовил еще по пути.
Я несколько взбодрился. Раз Кашлин пришел сам, значит, ему хочется что-то сказать с глазу на глаз. У нас это называется: "Ну как не настучать родному человеку"...
Официант, обслуживающий стол, меня не очень-то жаловал. Когда-то я ему здорово насолил, причем умышленно.
- Деньги-то у тебя есть? - спросил он, пытаясь унизить.
- Есть, есть, - ответил за меня Кашлин удивленно.
- Тут часто берут в залог часы и документы. Журналисты они же разгильдяи и пропойцы. Пропивают проданную совесть, объяснил я бестактное поведение официанта, когда он отошел.
- А вы в какой газете работаете?
- Во всех сразу.
Мы выпили, еще выпили, и я тут же налил по третьей, чтобы побыстрей развязать Кашлину язык. Время - деньги. Вопрос только: чьи?.. Пьянел он скоро и пил охотно, в отличие от меня.
- Как поживает Кувыркалкина? - спросил я.
- Как сыр в масле.
- А фирма?
- Как масло, в котором сыр.
- Я давно хотел спросить, почему вы организовали товарищество с ограниченной ответственностью, а не совместное предприятие?
- Товарищество с неограниченной безответственностью, пошутил он. - В принципе, не хотели затягивать. Для СП пришлось бы посылатьШекельграббера в США, искать фирму-соучредителя... В общем, лишняя волынка и пустая трата денег, которых тогда было шаром покати.
Мы еще выпили, и я заказал второй графин. Кашлин порозовел и оживился.
- Размахаева говорила мне, что до "Долины царей" вы работали в академическом институте и подавали неплохие надежды вырасти в крупного ученого. Что же заставило все бросить и податься в другую сторону?
- Нищета. Самая обыкновенная, постылая и заевшая. В пересчете на колбасу научный сотрудник сейчас получает три килограмма, ну четыре - роли не меняет. Или семь бутылок водки.
- Можно было бы и перетерпеть, раз наука требует нищеты.
- Я бы потерпел, семья не хотела. Сколько я ни твердил жене, что надо пассивно страдать в очередях за минтаем, она ни в какую, лишь отвечала: "Мы уже отлично знаем, какой ты великий ученый, и соседи тоже знают. Так что, если хочешь распространяться о своем величии, уходи от дома куда-нибудь подальше и там вкручивай". Она приводила сына в слезах: "Антон, проси папу, чтоб заработал денег", - и сын, показывая на богатых одноклассников, пенял мне бедностью. Задушевные переговоры с ним никакого успеха не имели. Угрозы тоже: "Я тебя в угол поставлю!" - "Думаешь, испугаюсь?" - отвечал. Растратив терпение, я снимал ремень. "Ну ладно, хватит уже с меня, - через некоторое время говорил он. - Сам видишь, что толку нет. Лучше купи компьютер".
Мы выпили и закусили.
- Вот так! На седьмом году перестройки я сидел голодный, смотрел по черно-белому телевизору, как расторопное быдло продает в загранутиль родину наперегонки друг с другом, и ломал голову, как бы и мне отличиться не за счет родины, а за счет быдла. Все-таки я родине нужней, чем те ублюдки в кожаных куртках, которые подъезжают в "мерседесах" к "Макдональду", даже не соображая, что на Западе "Макдональд" - чересчур дешевые забегаловки для западных людей. Но ничего не получалось, только однажды знакомый художник пригласил меня расписать пятьсот метров асфальта под булыжник для кинематографистов. Даже подачкой тот заработок не назовешь.
Надо же! - подумал я. - И этот патриот!
- Доконала меня экскурсия в Суздаль. Бесплатная, потому что от работы. Собственно, доконала не экскурсия, а ребята в гостинице, которые торговали суздальским воздухом в закатанных ручным способом банках, правда, с типографскими фирменными этикетками. "Охота вам, мужики, с банками возиться? - спросил я. - Написали бы: "Тары нет", - и сразу собирали деньги". Они посмеялись, но идею приняли всерьез. Возможно, еще воспользуются.
- Вы бы хоть закусывали, - прервал я его.
Он закусил для видимости и тут же выпил от избытка чувств.
- И так меня их занятие проняло, что всю обратную дорогу в автобусе я говорил себе: "Ты никогда не станешь богатым, если будешь сторониться тех мест, где люди легко добывают деньги и легко с ними расстаются". И где же такое место? - спросил я себя и себе ответил: - На кладбище!.. Правда, это попахивало кощунством. Но я легко успокоил совесть, придумав затею похорон для разворовавшегося быдла. В мыслях это выглядело элементарно: бальзамировать трупы по методике древних египтян и в гроб класть гарантию сохранности на пять тысяч лет, а копию вручать наследникам. Гарантию, что вас не съедят черви и на ваш гроб через двадцать лет не поставят другой. Всю технологическую документацию мумифицирования нам оставили Геродот и Диодор. Я был уверен, советскому нуворишу польстит, что его хоронят как фараона и что в самый лютый мороз он не застучит костями в герметичном саркофаге с воздушной термосной прослойкой.