- А я помогу: было Рождество, потом старый Новый год. Наверняка вы отмечали всей фирмой.
- Да. Я собирала стол на Рождество в офисе, но сидеть рядом с Горчицыным не могла. Как представила, что он за стенкой с трупами вытворяет, так чуть не стошнило. Я рано ушла с Шекельграббером.
- Куда?
- Поехали к Размахаевой и там сели гулять по-новой.
- Кто еще был?
- Югослав один, Терентьевич.
- И вы поиграли в шведскую семью?
- Что ты! - довольно искренне ответила Кувыркалкина. Терентьевич такой принципиальный. К тому же он безнадежно влюблен в Размахаеву. У него Шекельграббер весь вечер комом в горле стоял.
- По моим наблюдениям, Размахаева вполне могла угодить обоим, не поступившись совестью.
- Я же говорю, Терентьевич - настоящий мужик. Ему либо все, либо ничего.
- Что ж этот Терентьевич-настоящий-мужик у нас делает в трудную для Югославии годину: оружие на военных объектах ворует или нефть контрабандно закупает?
- Ну что-то он, конечно, делает. Деньги у него есть. Вот и мне два газовых пистолета подарил на Рождество. Кстати, я принесла тебе, как обещала.
"Господи! - подумал я. - Хоть бы один безденежный иностранец попался! Просто так, для разнообразия. Чтоб совсем дураком себя в собственной стране не чувствовать".
- Какая у этого Терентьевича машина?
- Красный "форд", - ответила Кувыркалкина.
- А старый Новый год вы где встречали?
Она засмеялась:
- Не поверишь: я - с мужем.
- А Шекельграббер?
- С Размахаевой.
- И Терентьевич там был?
- Не знаю, - ответила она. - Значит, не поведешь меня в ресторан?
- Мы же не договаривались. Откуда я знал, что ты сегодня забежишь на холостяцкий огонек.
- Ну и подлец же ты! - сказала она. - Только пользуешься мной как женщиной и как информатором.
- А как еще тобой пользоваться? Хочешь, постирай мои носки.
- Сволочь! - сказала она, встала, оделась и ушла.
Я не препятствовал. Все-таки хорошая девчонка, эта Кувыркалкина! И детдом не сильно испохабил. Но огреть ее было просто необходимо. Чтоб не прыгала в постель ко всем подряд. Пошлю ей завтра букет роз... Опять бессмысленные траты! Да еще на чужое половое воспитание.
Я же оделся, во что Бог послал из гардероба, и пошел в Армянский переулок. Заклепкина не пришлось даже ждать, он прилежно гулял с пуделем. Сразу видно, человек на пенсии: дома - скука, на улице - тоже скука, но хоть ноги двигаются и за собакой следить надо.
- Не помните, - спросил я, - стоял в то утро в переулке красный "форд"?
- Что-то красное стояло, а что - не обратил внимания, ответил он.
- Перестаньте, вы знаете каждую машину в этом переулке и каждого владельца.
- Еще темно было, - сказал он, - а фонари через один светят. Это при социализме они работали... Не поручусь, что действительно была красная машина. Но и отрицать не буду: вдруг и впрямь стояла.
- Хорошо, поставим вопрос по-другому. Какие машины проезжали мимо с того момента, как вы обнаружили труп и до приезда милиции?
- Я как раз пошел звонить в милицию.
- Кстати, как вас зовут?
- Степан Николаевич, могли бы в протоколе посмотреть.
- У меня к вам просьба, Степан Николаевич, как к человеку, у которого много свободного времени и доброе сердце. Я сегодня поссорился с девушкой, но уже жажду помириться - так бывает в любви. Не могли бы вы от моего имени преподнести ей букет роз. Само собой, я заплачу. И за букет, и за труд.
- Это можно, - сказал он и подмигнул, - я тоже когда-то любил с девушками ссориться.
- Зовут ее Оля, - сказал я, доставая деньги из бумажника. - Она работает секретаршей в похоронной фирме "Долина царей". Сейчас я напишу адрес...
- Это где покойник из машины? - удивленно спросил Заклепкин.
- Да, но к нему это не имеет отношения. Просто я немного влюбился по ходу служебного расследования. Наверное, читали в книжках, до чего мы, детективы, народ влюбчивый.
- Не пойду, - сказал он. - И не просите.
- Почему? Я хорошо заплачу: и как посыльному, и как человеку с добрым сердцем.
И тут мимо нас проехал Опрелин на своем "УАЗе".
- Кстати, эта машина вам не знакома, не попадалась на глаза в то утро? - спросил я на всякий случай.
- Молодой человек, - сказал Заклепкин, - перестаньте меня пугать вопросами. Не таких видели, - повернулся и ушел.
Я понял, что разговаривать со мной без санкции прокурора он больше не станет, позвонил Горчицыну из ближайшего автомата и велел ждать меня.
Горчицын приоткрыл дверь, троекратно переспросив "кто", и выглядел более испуганным, нежели Заклепкин. Впрочем, пугливость его нашла объяснение, едва он зажег свет в прихожей: под правым глазом Горчицына темнел синяк - родной брат моему.
- Когда вас приложили? - спросил я.
- Вчера вечером.
- Подробнее.
- Трое поймали в подъезде. Я их запомнил, у одного кличка "Квелый".
- Хорошая кличка для мордобойцы, - сказал я. - Давайте пройдем в комнату, и вы на листе бумаги напишите приметы и вообще весь ход событий с диалогами.
Он послушно сел за стол и взял ручку, а я терпеливо подождал.
- А хуже не будет? - спросил Горчицын, передавая листок.
- Вы забыли указать мотивы избиения.
- Ума не приложу.
- Все-таки напрягитесь и приложите, - велел я и взялся подсказывать, - месть, деньги, ревность, дурная болезнь...
Он замахал руками:
- СПИДом только на уколах заражаются. Я думаю, может быть, Терентьевич. Только ему не говорите.
- А почему не ваши коллеги по сауне?
- Но вы-то что им сделали?
- Согласен. Но почему Терентьевич? Что я ему сделал? В глаза не видел!
- А мне он угрожал: если ты, извращенец, коснешься моей женщины, - сильно пожалеешь.
- И какая женщина его?
- Марина Размахаева.
- Вот как? - удивился я. - И когда же она стала его: до смерти Шекельграббера или после?
- Я им свечку не держал.
- Жалко. А как вы касались Размахаевой?
- Она приезжала на массаж.
- Почему же Терентьевич просто не велел наложнице поменять сауну?
- Я ее тоже просил, но она упрямая. Она всегда делает наперекор.
- А за что, по-вашему, напали на меня? Я Размахаеву даже не гладил.
Он ухмыльнулся:
- Вам лучше знать.
- Хорошо, - согласился я, - к ней еще ездит Поглощаев, но у него-то нет фингала под правым глазом.
- Может, сегодня появится, - философски заметил Горчицын.