Движение на автодорогах в районе залива было напряженным, как в часы пик, поэтому я довольно долго добиралась до «Аббатства». Въехав в большие кованые ворота и минуя арку перед монастырем, я заметила пару новых полицейских — эти уже не болтались без дела и не курили. Один из них сразу же решительно шагнул на дорогу и приказал предъявить ему удостоверение личности. Лишь изучив документы, он разрешил мне следовать дальше.
К моему удивлению, в доме было темно. Стоянка машин у подъезда пустовала. Мысли мои заметались, и я вздрогнула, когда дверь неожиданно распахнулась, едва я коснулась ручки. На пороге стоял Хозе.
— Добрый вечер, миссис Барлоу!
— Хозе, а где же все остальные?
— Мистер Сэлдридж позвонил и сказал, что они с миссис Сэлдридж собираются переночевать у мистера Брайанта в Сан-Франциско. Миссис Сэлдридж оставила вам записку в холле на столе. Вы обедали, мадам?
— Нет.
Хозе сказал, что в таком случае он быстренько для меня что-нибудь приготовит и позовет к столу.
— Достаточно салата, Хозе. У меня был сытный ленч.
Он кивнул и хотел было уйти, когда я спросила:
— А где же мисс Лурина?
Улыбка его угасла. Он помялся, глядя вверх, на лестницу, и промямлил:
— Полагаю, она у себя в комнате, мадам. — И быстро ушел на кухню.
Я взяла со столика адресованный мне яркий голубой конверт и извлекла из него записку Лиз. Она приносила извинения за то, что оставляет меня обедать в одиночестве, но Брайант посоветовал им приехать для встречи с возможным кредитором. Далее она сообщала, что Богнор весь день усердствовал на «военной тропе», а департамент здравоохранения настаивает на паровой стерилизации всех бродильных чанов, хотя бедная Алиса создала проблему только с одним чаном. «Видимо, нам не миновать списания в убытки еще одного годового урожая», — писала она. Завершалась записка словами: «Мы останемся ночевать в Сан-Франциско, так что к обеду нас не ждите. Если вам что-либо потребуется, обращайтесь к Хозе».
Я сунула записку в карман и стала подниматься по ступеням. На полдороге я услышала чьи-то невнятные голоса наверху. Поднявшись на лестничную площадку, я различила стоны. Еще не дойдя до комнаты Лурины — дверь в нее почему-то была открыта, — я сообразила, в каких случаях женщины так стонут. Но верить догадке почему-то не хотелось.
Поравнявшись с дверью, я остановилась — увы, ничего не могла с собой поделать. Остановилась и, пока не пришла в себя, тупо глазела. Обнаженные Лурина и Роланд Грунниген в ее постели занимались любовью. Когда я наконец сдвинулась с места, мне показалось, что прошла вечность, хотя уверена, что простояла я не более трех секунд. Я постаралась уйти незаметно. Но Грунниген, повернув голову, увидел меня. Он застыл на миг, потеряв ритм, но затем, усмехнувшись, продолжал свое дело, словно меня и не существовало.
Двадцатью минутами позднее, когда Хозе ударом в гонг пригласил меня к столу, я с трудом осмелилась выйти из своей комнаты. Дверь в комнату Лурины была на этот раз закрыта. Я услышала шелест воды в душевой.
После легкого ужина я вышла на террасу. Стоя на прохладном ночном ветерке, несущем аромат виноградных гроздьев, я вдруг подумала, а не выяснить ли мне, откуда исходил тот странный скребущий звук, который я слышала в ночь убийства Хестер, и тем самым разгадать хотя бы одну загадку. Я подвигала по каменному полу металлическое кресло. Нет, не то… Протащила по полу деревянный шезлонг — опять не похоже, какое-то слабое царапанье. Осмелев, подошла к бассейну и повозила по бетонному борту сначала тяжелым цветочным горшком, а затем Лурининым топчаном для загара. Ни тот, ни другой звук не были похожи на странный тогдашний звук. Я смотрела на бассейн, стоя спиною к дому, и прикидывала, что бы еще подвигать. В задумчивости я обернулась, у меня оборвалось сердце — кто-то стоял за моей спиной.
Я не завопила, хотя довольно громко ахнула, — и узнала Лурину.
— О Боже! — воскликнула я. — Вы меня жутко напугали.
Вместо объяснений и извинений она сухо заметила:
— Миссис Барлоу, нам нужно поговорить.