Среди полусотни людей, собравшихся в актовом зале с высокими окнами, отделявшими его от прославленного сумеречного пейзажа, комиссар Фушру выделил несколько групп: в первом ряду были первые лица города, меж которыми он узнал мэра, оживленно беседующего с не старым еще господином с моноклем, бантом в петлице и перстнем-печаткой на безымянном пальце левой руки. Сразу за ними сидели интеллектуалы всех мастей, студенты и профессора, которых можно было опознать по ручкам на изготовку, а еще дальше расположилась кучка иностранцев, беседующих по-английски, и в самом конце — несколько одиночек, которых разделяли два-три пустых стула.
В десять минут шестого, когда в зале уже начало ощущаться некоторое нетерпение, молодая женщина с волосами, уложенными так, что они образовывали золотистый нимб вокруг лица, овал которого был подчеркнут огромными серьгами из синей эмали, приблизилась к микрофону, закрепленному на кафедре, повернулась лицом к собравшимся и заговорила. Мало кто узнал в ней Жизель Дамбер, преображенную огромным шелковым шарфом и изящными туфлями, придававшими ей уверенный вид, — впрочем, уверенности-то она совершенно не ощущала. Она начала нетвердым голосом речь, более или менее ей навязанную, в то время как безжалостные камеры уставились на нее своими стеклянным глазами.
— Дамы и господа, уважаемые члены Прустовской ассоциации! С огромным прискорбием мы вынуждены сообщить вам о безвременной трагической кончине, наступившей вчера вечером…
Жан-Пьер Фушру резко дернулся, отчего стул под ним заскрипел, тогда как Жизель продолжала:
— Так как мадам Бертран-Вердон, несомненно, настаивала бы на проведении сегодняшнего заседания, которое она сама подготовила, было решено следовать намеченной программе с небольшими изменениями. Кроме того, заседание пришлось перенести в этот зал, за что мы еще раз приносим свои извинения. Мы также выражаем свою благодарность директору лицея за понимание и сотрудничество. Я с сожалением должна сообщить вам, что господин Браше-Леже не сможет присоединиться к нам из-за болезни…
Шепот разочарования пронесся по рядам слушателей, и отчетливо было слышно, как кто-то выругался.
— Но профессор Вердайан выступит с докладом, как и было объявлено, и вышестоящие инстанции позволили мне заверить вас, что экскурсия в дом тетушки Леонии состоится завтра в два часа дня под руководством господина Андре Ларивьера. Так что мы надеемся, что, несмотря на трагические обстоятельства сегодняшнего дня, ваше присутствие на этой конференции позволит нам почтить годовщину смерти Марселя Пруста, давая вторую жизнь его произведениям благодаря новому прочтению его текстов, которые…
Шумные аплодисменты, источник которых остался неясен, прервали речь Жизель. Она смутилась, покраснела и закончила патетическим жестом в сторону первого ряда:
— Профессор Вердайан из университета…
Уверенный в себе, профессор поднялся, выудил из портфеля пачку бумаг, поправил очки и, коротко кивнув: «Спасибо, мадемуазель», — начал говорить, заменив только «это большая радость» на «это грустная честь для меня произносить сегодня перед вами речь о плюритекстовой проблематике…».
Он говорил час и сорок минут, несмотря на все более явные признаки усталости аудитории, для большей части которой прочесть хотя бы один раз от начала и до конца хотя бы одну из редакций «В поисках утраченного времени» уже было подвигом, каковой они не имели ни малейшего желания повторять. Едва профессор Вердайан замолчал, как, словно чертик из табакерки, выскочил нелепый человечек, схватил микрофон затянутой в кожаную перчатку рукой, поблагодарил его от имени совета Прустовской ассоциации, объявил, что в связи с поздним часом не осталось ни минуты на вопросы докладчику, и, к великому облегчению всех собравшихся, кроме одного, объявил ежегодную конференцию закрытой.
Жан-Пьер Фушру повернулся к аджюдану Турнадру, который тихонько подсел к нему и в ответ на немой вопрос прошептал на ухо: «Филипп Дефорж. А рядом, с моноклем, — виконт де Шарей».
Глава 10
В суматохе, последовавшей за докладом, до Жан-Пьера Фушру долетали лишь обрывки разговоров, но, направляясь к докладчику, он отчетливо услышал, как Филипп Дефорж обратился к господину с моноклем:
— …так что я не понимаю, почему вас могли бы потревожить, коль скоро вы были в Муазандри.
Воспользовавшись случаем, комиссар вежливо представился двум господам, которые ростом, выражением лица и манерами являли полную противоположность друг другу.