— В котором часу это было? — бесстрастно спросил комиссар Фушру, воспользовавшись краткой паузой.
— Думаю, около половины двенадцатого, — ответил Патрик Рейнсфорд, откидывая непослушную прядь, без конца падавшую ему на лоб. — Я направился прямо к дому. Когда я приехал, света нигде не было, но входная дверь оказалась не заперта. Я вошел и несколько раз позвал мадам Бертран-Вердон. Не получив ответа, я поднялся на второй этаж, и там…
Вспомнив, что произошло потом, профессор Рейнсфорд непроизвольно вздрогнул. Жан-Пьер Фушру и Лейла Джемани молчали. Только мэтр Локурне одним взмахом ресниц подбодрил своего клиента, заставив его продолжить рассказ.
— Дверь кабинета распахнута. Тьма была кромешная. Я вошел, и… и я потерял равновесие, поскользнулся на… на чем-то мокром. Пытаясь смягчить падение, я ухватился рукой за… за статую, она была на полу, рядом с телом Аделины Бертран-Вердон. Я угодил рукой в кровь, вся нижняя часть статуи была в крови. — И при этом воспоминании он снова вздрогнул. — Меня охватила паника, — признался он, судорожно сглотнув. — Я подумал, что все решат… я боялся, что мои отпечатки пальцев на статуе… И я помыл статую под сильной струей воды в кабинете напротив и поставил ее на место, в саду, — с раскаянием закончил он.
— Вы отдаете себе отчет в том, что ваши действия могут быть расценены как сознательная попытка запутать следствие?
Наконец-то вмешался мэтр Локурне. Он поправил на носу очки и, используя юридический жаргон, красноречиво, как если бы защищал дело в суде, потребовал, чтобы его клиента немедленно отпустили, ссылаясь на его умственное переутомление.
— Вы в самом деле думаете, что он сказал правду? — скептически спросила Лейла, оставшись один на один со своим начальником.
— Естественно, не всю, — ответил тот. — Но я склонен верить его истории со статуей. И я не думаю, что в данном случае мы сильно рискуем, оставив его под «защитой» мэтра Локурне. Лучше обратимся к Гийому Вердайану. Он наверняка уже дымится — во всех смыслах этого слова — от долгого ожидания. Но только если вы уверены, что Филипп Дефорж и Жизель Дамбер ждут нас в гостинице.
— Я передала им ваш приказ, — сказала Лейла, слегка удивленная скрытым беспокойством, прозвучавшим в последней фразе. — Если хотите, я могу снова им позвонить.
— Неплохая идея, если вас не затруднит…
Оставшись один, Жан-Пьер Фушру постарался объективно проанализировать причины своего беспокойства. Что-то вертелось у него в голове, что-то шевелилось в подсознании. Какая-то мысль, которую он не мог ухватить, какой-то образ, который он никак не мог восстановить. Он долго тер колено. И не почувствовал никакого облегчения, когда улыбающаяся Лейла Джемани сообщила ему, что двое «свидетелей» спокойно заперлись каждый в своей комнате, один — читая, другая — отдыхая, и что профессор Вердайан дымится, протестует и буянит, как и предполагалось, в зале ожидания в жандармерии, к ужасу аджюдана Турнадра.
Было десять минут седьмого.
Начинало смеркаться.
Глава 22
Когда комиссар Фушру и инспектор Джемани покинули дом тетушки Леонии, атмосфера значительно разрядилась. На память о «трагических событиях» позавчерашнего вечера остался только безусый жандарм, стоявший на страже в коридоре, чтобы не позволить любопытным подняться на второй этаж. Впрочем, в основном участники, удовлетворенные недолгим пребыванием в стране Пруста, не очень-то туда и рвались. Некая дама, кажется англичанка, все время жаловалась на мозоли на ногах, а другая, прибывшая из Голландии, — на то, что так и не увидела комнаты, где Марсель Пруст жил в детстве, — но в конце концов конференция состоялась и дом тетушки Леонии был частично осмотрен.
Закончив официальную часть, Андре Ларивьер начал рассказывать разные байки из истории города — не забывая, однако, беззастенчиво нахваливать выставленные на продажу сувениры и сетуя на то, что Общество по охране исторических памятников не торопится с ремонтом, вспоминая ныне исчезнувшие улицы и толпы паломников на Млечном пути.[37] Он позволил себя сфотографировать и, когда за последним туристом закрылась дверь, с большим удовлетворением пересчитал дневную выручку.
То, чего он больше всего опасался — несвоевременного прибытия команды Рея Тейлора или нашествия местных либо парижских журналистов, — не произошло. Но он не мог предвидеть будущее и боялся, как бы естественное желание осмотреть дом тетушки Леонии, священное для французской литературы место, не сменилось на время нездоровым любопытством к месту преступления, где была убита председательница Прустовской ассоциации. С другой стороны, увеличение числа посетителей означало оздоровление финансов, подорванных безумно любившей размах мадам Бертран-Вердон.
37
Дорога к собору Святого Иакова Компостельского — одной из главных христианских святынь.