Раз или два я ловил на себе ее взгляд: она смотрела на меня с любопытством и сомнением, как будто никак не могла принять решение. И продолжала говорить, как я заметил, на строго обезличенные темы. Ни мужа, ни родственников она ни разу не упомянула. Однако в ее взгляде читался некий странный призыв, настоятельная просьба. Взгляд как бы говорил: «Рассказать вам? Я очень хочу. Вы поможете мне?»
В конечном итоге этот призыв исчез – возможно, он просто был плодом моего воображения. Я почувствовал себя так, словно меня отвергли. Я встал и собрался уходить. Идя через комнату, я оглянулся и увидел, что миссис Лестрендж озадаченно, с сомнением смотрит мне вслед. Поддавшись порыву, я вернулся.
– Я могу чем-нибудь…
Она неуверенно произнесла:
– Это очень любезно с вашей стороны…
Мы замолчали. Наконец, она сказала:
– Если б я знала… Это так трудно… Нет, думаю, никто не в силах мне помочь. Но все равно спасибо, что предложили свою помощь.
Ее слова показались мне окончательными, поэтому я ушел. Однако от мучивших меня вопросов не избавился. Ведь мы тут, в Сент-Мэри-Мид, не привыкли к тайнам.
Так уж сложилась судьба, что, когда я вышел из калитки, на меня натолкнулась мисс Хартнелл. Она мастерски умеет наталкиваться на людей и не давать им прохода.
– Я вас видела! – воскликнула она с тяжеловесным восторгом. – И я так обрадовалась. Теперь вы все нам расскажете.
– О чем?
– Об этой таинственной даме! Она вдова или у нее где-то есть муж?
– Но я ведь не знаю. Она мне не рассказывала.
– Как странно… Любой предположил бы, что она упомянет в разговоре кого-нибудь, так, между прочим. Складывается впечатление, не так ли, что у нее есть причины ничего не рассказывать?
– На самом деле я не вижу никаких причин.
– Ах! Но, как говорит наша дорогая мисс Марпл, вы совершенно неискушены, мой дорогой викарий. Скажите, она давно знает доктора Хейдока?
– Она не заговаривала о нем, поэтому я не знаю.
– Вот как? Так о чем же вы тогда беседовали?
– О живописи, музыке, литературе, – совершенно правдиво ответил я.
Мисс Хартнелл, у которой единственной темой для разговора были личные дела других, посмотрела на меня с подозрением и недоверием. Воспользовавшись заминкой, пока она размышляла, какой вопрос задать следующим, я пожелал ей спокойной ночи и быстро пошел прочь.
По дороге я нанес еще один визит и только после этого направился к себе домой. Я прошел в свой сад через садовую калитку, и для этого мне пришлось миновать опасный участок, где меня могла увидеть мисс Марпл. Я не допускал мысли, что весть о моем визите к миссис Лестрендж уже достигла ее ушей – ведь это было за пределами человеческих возможностей, – поэтому чувствовал себя в относительной безопасности.
Когда я задвигал щеколду на калитке, мне в голову пришла идея пройти в сарай, который молодой Лоуренс Реддинг использовал в качестве студии, и своими глазами взглянуть на то, как продвигается портрет Гризельды.
Тут я прилагаю грубый набросок, который окажется полезным в свете дальнейших событий, причем включу в него только самые необходимые детали.
Я не предполагал, что в студии кто-то есть. Я не слышал голосов, которые могли бы предупредить меня, да и мои шаги по траве были абсолютно бесшумными. Поэтому, открыв дверь, я замер на пороге, охваченный смятением. В студии было два человека: мужчина обнимал женщину и страстно целовал ее.
Эти двое были художник Лоуренс Реддинг, и миссис Протеро.
Я попятился, быстро вышел из студии и поспешил в свой кабинет. Там сел в кресло, достал курительную трубку и принялся обдумывать ситуацию. Открытие стало для меня огромным шоком. Ведь именно после сегодняшнего разговора с Леттис во мне окрепла уверенность в том, что между ней и молодым человеком установилось более-менее прочное взаимопонимание. Более того, я пришел к выводу, что и сама она так думает. Я был уверен, что она не подозревает о чувствах художника к ее мачехе.
Неприятный поворот. Я, пусть и с большой неохотой, вынужден был отдать должное мисс Марпл. Она не дала себя обмануть и, очевидно, имела полное представление об истинном положении вещей. Я же совершенно неправильно понял ее многозначительный взгляд, обращенный к Гризельде.
Мне и в голову не пришло рассматривать миссис Протеро в таком аспекте. Она воспринималась как жена Цезаря[11]. Никто бы не заподозрил, что эта тихая, сдержанная женщина способна на глубокое и сильное чувство.
Когда я в своих размышлениях подошел к этому умозаключению, в окно кабинета постучали. Я встал и подошел к нему. За окном стояла миссис Протеро. Я открыл окно, и она влетела внутрь, не дожидаясь от меня приглашения, пронеслась через комнату и рухнула на диван.
11
«На мою жену не должна падать даже тень подозрения», – говорит Цезарь в его жизнеописании авторства Плутарха, разводясь со своей супругой Помпеей после того, как ее поклонник пытался увидеться с ней, – говорит, не разбираясь, отвечает ли она поклоннику взаимностью, и принимая во внимание только сам факт настойчивости поклонника (пер. К. Лампсакова и Г. Стратаковского). Отсюда «жена Цезаря» – женщина вне подозрений.