У меня возникло ощущение, что я вижу ее впервые. Та тихая, сдержанная женщина, которую я хорошо знал, исчезла. А вместо нее появилось задыхающееся, охваченное отчаянием создание. Я только сейчас понял, что Энн Протеро красива.
На бледном лице, обрамленном каштановыми волосами, выделялись глубоко посаженные серые глаза. Сейчас она была взволнована, и ее грудь учащенно вздымалась и опускалась. Казалось, будто внезапно ожила статуя. Хлопая глазами, я с изумлением смотрел на эту трансформацию.
– Я решила, что лучше прийти, – сказала она. – Вы… вы ведь нас видели?
Я кивнул.
Она очень тихо произнесла:
– Мы любим друг друга…
Несмотря на явное страдание и нервное возбуждение, Энн Протеро все же не смогла сдержать слабую улыбку. Улыбку женщины, которая видит нечто очень красивое и замечательное. Я все еще молчал, и она, не вытерпев, спросила:
– Как я понимаю, вам все это кажется неправильным?
– А вы, миссис Протеро, ожидали от меня чего-то другого?
– Нет… нет, наверное, нет.
Я продолжил, прилагая все силы к тому, чтобы мой голос звучал как можно мягче:
– Вы замужняя женщина…
– Ой, знаю, знаю, – перебила она меня. – По-вашему, я не задумываюсь об этом снова и снова? На самом деле я не плохая… нет. И все совсем не так… не так… не так, как вам видится.
– Рад этому, – серьезно сказал я.
Она довольно робко спросила:
– Вы расскажете моему мужу?
Я довольно сухо ответил:
– Кажется, существует распространенное мнение, что священник не способен вести себя по-джентльменски. Это неправда.
Она посмотрела на меня с благодарностью.
– Я так несчастна… Ах! Я ужасно несчастна. Так не может продолжаться. Я просто не могу так жить дальше. И я не знаю, что делать. – Ее голос зазвучал громче, в нем появились истеричные нотки. – Вы не знаете, во что превратилась моя жизнь. Я страдаю с первых дней жизни с Люциусом. Ни одна женщина не будет с ним счастлива. Как бы я хотела, чтобы он умер… Это ужасно, но я действительно этого хочу… Я в безвыходном положении. Поверьте, в безвыходном. – Она вздрогнула и повернулась к окну. – Что это было? Мне показалось, там кто-то есть? Наверное, это Лоуренс.
Я подошел к окну. Я думал, что закрыл его, но оказалось, что это не так. Я вышел наружу и оглядел сад, но никого не увидел. И все же я был почти уверен, что тоже что-то услышал. Или, возможно, на меня повлияла ее убежденность.
Когда я вернулся в комнату, миссис Протеро сидела, наклонившись вперед и уронив голову на руки – само олицетворение отчаяния. Наконец она снова заговорила:
– Я не знаю, что делать. Я не знаю, что делать.
Я сел рядом с ней и стал говорить ей то, что считал своим долгом сказать, попытавшись вложить в эти слова необходимую уверенность. Говоря все это, я с немалой долей неловкости осознавал, что только сегодня утром сам высказался в том смысле, что мир без полковника Протеро стал бы только лучше.
Кроме всего прочего, я попросил ее ничего не делать сгоряча. Ведь бросить мужа и уйти из дома – это очень серьезный шаг.
Не думаю, что я убедил ее. Я прожил на этом свете достаточно долго, чтобы понять: спорить с влюбленным человеком практически бесполезно. И все же, думаю, мои слова послужили для нее хоть каким-то утешением.
Собравшись уходить, миссис Протеро поблагодарила меня и пообещала обдумать все, что я ей сказал.
Однако после ее ухода тревога не покинула меня. Я с горечью осознал, что неверно оценил характер Энн Протеро. Сейчас же я увидел в ней отчаявшуюся женщину, которая ни перед чем не остановится и пойдет на поводу у своих бурных эмоций. Я понимал, что она дико, безумно, страстно влюблена в Лоуренса Реддинга, человека на несколько лет младше ее. И вот это мне не нравилось.
Глава 4
Я совсем забыл, что в тот вечер мы ждали на ужин Лоуренса Реддинга. Когда Гризельда ворвалась ко мне и с упреком напомнила, что до назначенного времени осталось две минуты, я был немало ошарашен.
– Надеюсь, все будет в порядке, – крикнула она мне уже с лестницы. – Я обдумала то, что ты сказал за обедом, и нашла несколько довольно вкусных блюд.
Позволю себе мимоходом заметить, что наша вечерняя трапеза лишь подтвердила слова Гризельды о том, что ее вмешательство усугубляет ситуацию. Меню было составлено самое изысканное, и Мэри, кажется, получала извращенное удовольствие, прилагая все усилия к тому, чтобы либо не доварить, либо пережарить. Устриц, заказанных Гризельдой которые, в общем-то, застрахованы от вмешательства некомпетентного кулинара, мы, к сожалению, так и не смогли отпробовать, так как в доме было нечем открыть их, а обнаружилось это, только когда их подали на стол.