На этом нам пришлось прервать разговор – Гризельда и Деннис влетели в кабинет и заявили, что очень нехорошо с моей стороны делать из Лоуренса скучного старика.
– Ох, ну и тоска! – сказала Гризельда, бросаясь в кресло. – Хоть бы случилось что-нибудь интересное! Убийство или грабеж, на худой конец!
– По-моему, тут и грабить-то некого, – сказал Лоуренс, подлаживаясь под ее настроение. – Разве что пойти стащить у мисс Хартнелл вставные челюсти?
– Как они жутко щелкают! – сказала Гризельда. – А вот насчет того, что некого грабить, вы ошибаетесь. В Старой Усадьбе есть потрясающее старинное серебро. Прибор для специй и чаша Карла Второго[15] – и еще много редкостей. Все это стоит не одну тысячу фунтов, я уверена.
– А старик возьмет да подстрелит тебя из своего армейского пистолета! – вставил Деннис. – И сделает это с превеликим удовольствием. Он бы тут всех перестрелял за милую душу!
– Вот еще! Мы бы ворвались и приставили ему дуло к виску! – отвечала Гризельда. – У кого нам найти пистолет?
– У меня есть пистолет системы «маузер», – сказал Лоуренс.
– Правда? Как здорово! А как он к вам попал?
– Сувенир военных лет, – коротко ответил Лоуренс.
– Старик Протеро сегодня хвастался своим серебром перед доктором Стоуном, – сообщил Деннис. – Старина Стоун делал вид, что в полном восторге от этих финтифлюшек.
– А я думала, они повздорили из-за раскопа, – сказала Гризельда.
– Да нет, они договорились в конце концов, – сказал Деннис. – Никак не пойму, чего ради люди роются в этих раскопах.
– А мне непонятно, что за птица этот Стоун, – сказал Лоуренс. – Сдается мне, что он чересчур рассеянный. Иногда я готов поклясться, что для него собственная специальность – темный лес и он в археологии ни черта не смыслит.
– Виной всему любовь, – подхватил Деннис. – О Глэдис прекрасная Крэм, приятна ужасно ты всем! В зубах белоснежных твоих предел наслаждений земных. И там, в «Кабане Голубом», где спишь ты невиннейшим сном...
– Достаточно, Деннис, – сказал я.
– Однако мне пора, – сказал Лоуренс Реддинг. – Большое спасибо за приятнейший вечер, миссис Клемент.
Гризельда с Деннисом пошли его проводить. Деннис вернулся в кабинет один. Видимо, что-то сильно рассердило мальчика – он принялся слоняться по кабинету, хмурясь и время от времени награждая пинками ни в чем не повинную мебель.
Наша мебель находится в столь бедственном состоянии, что ей вряд ли можно нанести дальнейший ущерб, но я все же счел себя обязанным вступиться за нее.
– Прости, – буркнул Деннис.
Он с минуту помолчал, а потом вдруг взорвался:
– Черт бы побрал эти подлые, гнусные сплетни!
Я был слегка удивлен.
– В чем дело? – спросил я его.
– Не знаю, стоит ли тебе говорить.
Я удивился еще больше.
– Такая жуткая низость, – заговорил Деннис. – Ходят тут и болтают всякие гадости. Вернее, даже не болтают. Намекают. Нет, будь я проклят – извини, пожалуйста, – если я смогу тебе сказать! Слишком гнусная гадость, честное слово.
Я смотрел на него с интересом, но ни о чем не расспрашивал. Стоило, однако, над этим призадуматься – Деннису вообще-то не свойственно принимать что-либо близко к сердцу.
В эту минуту вошла Гризельда.
– Только что звонила мисс Уэзерби, – сказала она. – Миссис Лестрэндж ушла из дому в четверть девятого и до сих пор не вернулась. И никто не знает, куда она пошла.
– А почему они должны это знать?
– У доктора Хэйдока ее нет. Мисс Уэзерби знает точно – она созвонилась с мисс Хартнелл, которая живет в соседнем доме и непременно увидела бы ее.
– Для меня остается тайной, – сказал я, – как у нас тут люди успевают поесть. Должно быть, едят стоя, только бы не пропустить что-нибудь.
– Это еще не все, – доложила Гризельда, сияя от радости. – Они уже произвели разведку в «Голубом Кабане». Доктор Стоун и мисс Крэм занимают смежные спальни, но, – она подняла указательный палец и помахала им, – двери между ними нет!
– Представляю себе всеобщее разочарование, – заметил я.
Гризельда расхохоталась.
Четверг начался с неприятностей. Две почтенные пожилые дамы из моего прихода решили обсудить убранство храма и поссорились. Мне пришлось выступить арбитром в их споре. Они буквально тряслись от ярости. Не будь все это столь тягостно, я не без интереса наблюдал бы это явление природы.
Затем пришлось сделать выговор двум мальчуганам из хора за то, что они непрерывно сосали леденцы во время богослужения, но я поймал себя на том, что делаю это без должной убедительности, и мне стало как-то неловко.
15