Сам Хитрово-Квашнин никогда не жаловался на отсутствие аппетита, но, чтобы держать себя в форме, старался не переедать. Особенно сладкого, к которому его тянуло с детства. Всякого рода пирожные и торты были его слабостью c тех самых пор, когда его баловала матушка.
— Расскажите нам, Евстигней Харитонович, как поживают дворяне к юго-западу от Москвы, — попросила Доможирова, сложив пухлые руки на заметно пополневшем животе. — Лет двенадцать назад мне случилось проезжать по тем местам. Признаться, разруха после ухода французов произвела на меня тягостное впечатление.
— Да что ж рассказывать?.. Усадьбы уж давно отстроили и живут себе потихоньку… Только ленивые да бедные содержат свои гнезда в запустении.
— А что ж за богачи барствуют в той округе? — cпросила Щеглова, поднеся ко рту кусочек пирога.
— Ну, Воейковы там, князья Хованские, графы Шереметевы. Эти первыми свои углы привели в порядок. Миллионщики, знаете ли, не какая-нибудь мелюзга! Но прижимисты. Попросил я как-то у Воейкова пятьсот рублей взаймы под проценты — не дал, поостерегся.
Штабс-ротмистр заметил, как сидевший возле хозяина дома подполковник Измайлов поглядел на него c плохо скрытым раздражением. Отставной офицер поселился в Петродарском уезде по соседству с Извольскими года три назад, и потому для Хитрово-Квашнина до сегодняшнего дня он был абсолютным незнакомцем. Представил их друг другу хозяин перед самым началом праздничного обеда. Штабс-ротмистру гордый и надменный дворянин в белоснежном мундире кирасира не понравился сразу. Было видно, что и Измайлов не в восторге от нового знакомца. Рано или поздно ветераны Отечественной войны должны были произвести пикировку. Так оно и случилось, когда принятое спиртное сняло некоторую неловкость и развязало языки.
— Да будет вам известно, любезнейший, — проговорил подполковник громко, глядя на Хитрово-Квашнина, — что по матери я из тех самых Воейковых… Вы как-то грубовато высказались на их счет.
— Что ж я сказал такого?.. Миллионщики, они и есть. И, повторяю, один из них не дал мне денег в долг.
— И, впрямь, дорогой Матвей Аверьяныч, — заступился за штабс-ротмистра Извольский, — имелось в виду, что перечисленные помещики бережливые люди.
— Ладно, оставим это… Вы в каком полку улан служили, как вас… Харитон Евлампиевич?
Задавая вопрос, подполковник высокомерно задрал подбородок и небрежно вытянул указательный палец в сторону штабс-ротмистра.
— Зовут меня, сударь, Евстигней Харитонович. А служил я в Литовском полку.
— Да что вы!.. В том самом, где служила знаменитая кавалерист-девица Дурова?
— Бог свидетель, в нем.
— И вы ее хорошо знали?
— Как облупленную!.. Била француза не хуже нашего брата! Ей бы мальчишкой родиться, но уж так, видно, было Богу угодно… В один день нас с ней ранило в ногу, и в отставку вышли мы одновременно, даже переписывались первое время… Девка — огонь, честное слово!..
— Как облупленную!.. Девка — огонь!.. Евлампий Харитонович, или как вас там, вы потомственный дворянин, а выражаетесь, словно какой-нибудь…
Измайлов осекся и замолчал, понимая, что зашел уж слишком далеко.
— Вот как! — проговорил штабс-ротмистр сухо. — Тогда нам и не о чем толковать. Общайтесь-ка с другими.
Подполковник поджал тонкие губы и горделиво вскинул голову. Спустя некоторое время он уже беседовал о чем-то с Бершовым. Хитрово-Квашнин выпил наливки и сказал негромко, обращаясь к вдовам:
— Чертов умник!.. Каков?! Не нравится ему простое русское слово.
Подпоручица Матякина откинулась на спинку стула, ее бриллиантовое ожерелье при этом полыхнуло яркими вспышками. Она привлекла внимание Хитрово-Квашнина и тихо проговорила:
— Евстигней Харитонович, так его!.. Он и на меня с Потуловым волком смотрит. Cлышу, говорит жене: «И не стыдно им, шельмам, здесь греховодить!». Ну, что ж нам, за столом и словом нельзя перемолвиться?!
— Поди ж ты, а сам «шельму» ввернул!.. Черт с ним, Лидия Ивановна, не обращайте на него внимания.
Через некоторое время разговор коснулся животрепещущей темы — объявившейся в соседнем лесу разбойничьей шайки. Не проходило дня, чтобы она не напомнила о себе. И, что удивительно, жертвами разбоя и грабежа на лесной дороге становились исключительно дворяне. Дальше — больше. В начале мае в усадьбах Извольских и Измайловых случились большие пожары — дочиста сгорели амбары и овины. С неделю назад у тех же помещиков загорелись каретные сараи с конюшнями, но дворовые люди не сплоховали и быстро уняли пламя. Это были уже не шутки. Все сходились на том, что красного петуха в имениях пускают разбойнички новоявленного Робин Гуда.