Штабс-ротмистр вспомнил, что у бывшего тамбовского губернатора и известного поэта Гавриила Романовича Державина первая жена была дочерью камердинера Петра III португальца Бастидона. По рассказам, она отличалась красотой, добрым и веселым нравом.
— Гм-м, немцев, французов и англичан всегда хватало в России. Португальцев, напротив, днем с огнем не сыщешь… Ну и что же сокращает жизнь российским деревьям, мсье?
— Я только приступаю к исследованиям, — смутился француз с португальской кровью в жилах.
Хитрово-Квашнин пожелал ему удачи в научных изысканиях, повернулся к хозяйке и вручил ей кулон на цепочке с гравировкой ее имени. Затем вынул из коробки красивую соломенную шляпку.
— Приобретено в Первопрестольной, матушка, — пояснил он, шутливо приняв важный вид.
Именинница водрузила на голову шляпку и широко улыбнулась.
— Спасибо, братец! Шляпка просто чудо! И кулон превосходен!.. Ах, какой приятный сюрприз ты устроил!.. Как снег на голову!.. Ни письма от тебя в последнее время, ни весточки… Оказалось, вон что задумал!.. Слышим, лакей вопит с крыши: «Барин Евстигней Харитоныч едут!»…
— А это тебе, крестница! — Хитрово-Квашнин вынул из кармана небольшую коробочку, достал из нее золотой браслет и надел на запястье Аглаи. Та обняла крестного родителя и расцеловала его. Запечатлела на его щеке поцелуй и Анастасия, когда он повесил ей на шею очаровательную золотую цепочку. Девицы на время забыли обо всем на свете, обсуждая достоинства подарков.
— Рад, очень рад! — произнес хозяин, улыбаясь и кивая головой. — Ну, что, потянуло в родные пенаты?.. Надолго ли?
— Навсегда, Андрей Василич… Подмосковье оно, само по себе, и не худо, да уж больно по нашим просторам соскучился. Такого раздолья там не встретишь. Леса кругом да болота — прямо, царство Берендеево!
— Вот здорово! — воскликнула Елена Пантелеевна, переглядываясь с детьми.
— Не шутишь? — усомнился Извольский.
— Истинный крест! — Хитрово-Квашнин перекинул трость в левую руку, а правой широко перекрестился. — Тоска по родным местам заела.
— Лучшей новости ты и привести не мог… Почитай, шесть годков тебя тут не было… Что ж, погуляем денька три, а дальше Петров пост, нельзя.
— Ну, трех-то дней должно хватить за глаза!
Хозяйка обошла гостя кругом. Внешний вид его произвел на нее благоприятное впечатление. Фигура оставалась подтянутой, на лице с большими карими глазами, твердой линией рта и носом с едва заметной горбинкой морщины ничуть не углубились. Евстигней все такой же красавчик, подумала она. Хорош! Хоть опять в женихи!
— Не стареешь, братец, лишь волосы слегка подернуло сединой. Ну, дай-то Бог!.. Не женился еще?.. Берегись, подруги юности далекой, подпоручицы Доможирова и Щеглова, тебя так просто не оставят. Все вытягивали из меня, не надумал ли ты вернуться в Харитоновку. Так что приготовься к осаде.
— Ты забыла про их товарку, Матякину.
— Лидии Ивановне не до тебя, она имеет виды на поручика Потулова. Он теперь не такой усердный гуляка и выпивоха.
— Вот оно что, тогда отобьемся! — заверил ее штабс-ротмистр, улыбаясь. — Э-э, да где ж твои веснушки, сестрица? Неужто вывела?
— Сами собой исчезли. Видно, время пришло… А, что Авксентий Евстигнеич?.. По-прежнему служит в Москве? Какой он из себя? В Головниных?
— Ведь поближе к нему ты и перебрался, когда не стало Ирины Григорьевны, — вставил Извольский. — Что и говорить, единственный ребенок!
— У братца было три мальчика и четыре девочки, но остался лишь один Авксентий, — вздохнула хозяйка. — Если бы не колики да оспа, и мы сейчас бы воспитывали восьмерых детей… Ох, не будем о грустном!
— В детстве и юности Авксентй и впрямь на мать был больше похож, — сказал Хитрово-Квашнин. — Теперь наше, хитрово-квашнинское, в нем проглядывает… В отставку, слава Богу, вышел. Ждал я этого. Оставил ему Нескучное, а сам сюда. Третьего дня к вечеру и прибыл в Харитоновку… Сходил на кладбище, всплакнул… Вот ведь какая штука, горазды мы ценить близкого человека только после его ухода навеки вечные… А могилка покойницы, слава Богу, в пригожем виде! Что и говорить, крепостные любили Ирину Григорьевну.
За дверями послышались шаркающие шаги, и на пороге показалась миловидная старушка в чепце старинного покроя и коричневом шелковом платье. Прищурившись и поднеся руку к глазам, она неторопливо осмотрела парадное крыльцо. Это была семидесятилетняя мать хозяина дома.