— Как тебе оранжерейка? — обратился полковник к Хитрово-Квашнину. — Лет пять, как построена. Денег на обустройство потратил — уйму!.. А ведь красивое местечко, верно?
— Не то слово! — ответствовал тот. — Я планировал завести оранжерею в Подмосковье, да руки не дошли. Все некогда было, то одно дело, то другое… Попробую осуществить задуманное в Харитоновке.
Выйдя из оранжереи, Извольский провел гостя по дорожке, обсаженной белой сиренью, на обширный хозяйственный двор.
— А вот и новая конюшенка! — проговорил он с гордостью, приблизившись к крепкому и высокому строению. — Прежнюю безжалостно снес! Не устраивала меня никоим образом. А на эту и посмотреть приятно, не правда ли?
Фасад конюшни смотрел на восток, навстречу солнцу. В ней имелись две двери, высокие потолки и достаточное количество окошек. В чисто прибранных денниках стояли породистые вороные, гнедые, серые, буланые, саврасые и соловые лошади. Все ухоженные, расчесанные, лоснящиеся от избытка внимания. Видно было, что содержанию животных хозяин придавал большое значение.
— У меня строго, — сказал Извольский, осматривая конюшню зорким оком. — Уборка денников каждый день, раз в неделю чистят все принадлежности. Все тут проветривается, под потолком сделаны нужные отверстия. Зимой здесь тепло, летом прохладно и сухо. Ясли нарочно укрепил повыше, что б лошади приучались красиво держать голову. Сапом ни одна из них не страдала. Не дай Бог плесень или сырость какую замечу! Пятьдесят плетей без разговора! Крыс и в помине нет, под полом битое стекло.
При виде хозяина лошади оживились, закивали головами, стали громко пофыркивать. Он подошел к крупному буланому коню с короткой челкой и белой полоской на лбу и погладил его по боку.
— Ну, что, Волшебник, не все тут еще сгрыз?.. Отличный жеребец, быстр как молния. В прошлом годе на скачках в Лебедяни взял первый приз. Обошел, шельмец, на последних саженях всех, включая Барона, голицынского призового жеребца, который теперь в собственности у моего троюродного брата! Воейковы, Тиньковы, Терпигоревы и Хвощинский только руками развели!.. Пытались перекупить, куда там, даже и не подумал торговаться! Хорош конь, слов нет, а дурную привычку завел — повадился глодать кормушку и стенки у стойла… Не отучил, Прохор?
Молодой симпатичный конюх с длинными светлыми волосами и тонкими усиками, встретивший хозяина и его гостей у входа в конюшню, выпалил:
— Никак нет, ваше высокоблагородие! И старший конюх, и я что только не делали, упрямится и все тут. Из денника в стойло перевели, не помогает. Прогуливаю его, как положено, а он все за свое.
— От безделья это, как Бог свят! Конь создан для движения, вот и мается. Увеличить время прогулки, ясно?
— Так точно!
Пошли по конюшне дальше. Прохор шагал впереди и называл клички лошадей — Агат, Адмирал, Азов, Лорд, Вольный, Азартная, Амбиция, Марго.
— Как твой заводик в Подмосковье, Евстигней Харитоныч? — обратился Извольский к штабс-ротмистру. — Не переведешь в Харитоновку?
— Сыну оставил. Пусть занимается.
— А я страсть как люблю это дело… А вот и Ворожея… О, ценная кобылка! Орловской породы. Такой здоровый приплод принесла в прошлом годе… Что такое? Опять топчется, что б ей пусто было! Никак не могу отучить ее от «медвежьего шатания». Переступает в деннике с ноги на ногу, как проклятая! Ведь это изнуряет, истощает ее, дуреху… Прохор, сажал ли к ней овцу, как я приказывал?
— Cажал. Поначалу присмирела, все на овцу таращилась. Потом опять взялась качаться как маятник.
— Привыкла к овце, чертова ослица!.. Посади к ней собаку или гусака!
— Будет исполнено!
Извольский задержал взгляд на слуге.
— Прохор, в честь дня ангела хозяйки водку слугам поднесут. Похоже, выпьешь?
— Самую малость.
— Смотри, не переусердствуй! Не забывай про свою болезнь.
Извольский повернулся к спутнику и шепнул ему на ухо:
— Сердце у конюха пошаливает. Месяцами в рот горькую не берет, а потом вдруг и поддаст, да как следует.
Подошли к деннику, в котором находилась рослая гнедая кобыла с белой звездочкой во лбу.
— А это Ласточка. На ней я обычно прогуливаюсь и езжу в Петродар. В прошлом году ее у меня увели. Прямо от здания городнического правления. Да, было дело. Оставил лошадь у коновязи, увиделся с городничим, выхожу, а ее и след простыл! Ох, и расстроило меня это. Слава Богу, горевал я недолго. В тот же день Ласточку обнаружил штабс-капитан Коренев. Едет он на коляске по Воронежской и видит, как двое горожан, озираясь, заводят на двор гнедую со звездой во лбу. Э-э, думает, дело нечисто. Лошадка-то, кажется, краденая, и уж очень похожа на Ласточку полковника Извольского! Он к частному приставу, ну и повязали воришек. Один состоял в мещанстве, другой — отставной канонир. Оба в наказание получили от нижних полицейских служителей по тридцати плетей. С канонира сняли все знаки отличия c нашивками и сослали в Сибирь на поселение. Мещанина определили бессрочно в арестантские роты.