Хор в это время пел: «В наших амбарах полно пшеницы, в бочках полно вина, а в домах играют дети», — и Аарон подумал, что еще никогда слова песни так не соответствовали действительности. Глядя на происходящее, трудно было предположить, что газеты пестрят статьями о финансовых трудностях кибуцев по всей стране, а в кнессете, особенно в комиссии по образованию, постоянно обсуждают их проблемы. Моше успел рассказать ему, что они помогают всем, особенно другим кибуцам, обремененным долгами. Члены кибуца могли себе позволить и отдых за границей, а дети их жили отдельно от родителей не из-за финансовых трудностей, а исключительно из-за решения совета кибуцев, где преобладали консерваторы.
Аарон, продолжавший выглядывать Оснат, увидел, что рядом с ним стоит Дворка, прикрывая глаза ладонью от солнца. Она держала за руку малыша лет пяти. Аарон подумал, что этот ребенок мог быть сыном Оснат и внуком Дворки. Он заметил, как она состарилась с тех пор, как он видел ее в последний раз. «Ей уж, пожалуй, за семьдесят», — сказал он за ужином Моше, и тот, утвердительно кивнув, ответил: «Семьдесят два».
С тех пор как Аарон был в кибуце последний раз, прошло уже восемь лет. Получив приглашение на двойной праздник — юбилей кибуца и Шавуот, он сразу подумал об Оснат. С последней их встречи прошли годы. Сколько точно, он не знал, но силился вспомнить. С одной стороны, он, даже будучи депутатом кнессета, не упускал случая упомянуть о том, что его молодость прошла в кибуце, а с другой — всякое воспоминание о нем наполняло его сердце грустью. С каждым разом ему было все труднее приезжать сюда. По телефону Моше сказал: «Имей же совесть — пятьдесят лет не каждый день случается!» Удивительно, но в этот раз он даже не заставлял себя приехать. Ему хотелось увидеть Оснат, однако вместо твердого согласия он все же произнес ничего не значащее: «Я постараюсь». С утра он съездил по делам в небольшой городок и лишь на обратном пути в последний момент резким движением руля направил машину на дорогу в кибуц.
На въезде у него возникло чувство, что он — победитель, возвращающийся домой. В предыдущий приезд он уже был преуспевающим юристом, но слава о нем не успела дойти до кибуца. А сегодня вряд ли кто-нибудь оставил бы без внимания его визитную карточку. Но к победному чувству примешивались и другие. В том числе — и особенно — чувство стыда.
Ставя свою машину на парковке в квартале «Нарцисс», где жил Моше, он заметил двух молодых парней, которые глазели на него с праздным любопытством. Они были в темно-синих комбинезонах, один держал в руках большую дрель. Аарон решил, что они узнали его по фотографиям в газетах и частым появлениям на телеэкране, но, когда он проходил мимо, парни не сказали ни слова, и Аарон так и не понял, узнали они его или были слишком поглощены работой, чтобы обратить на него внимание.
Когда он за обедом подошел в столовой к Дворке, то с удивлением увидел растерянность на ее лице. Поначалу он даже подумал, что она его не узнала, но Дворка кивнула и пожала ему руку, хотя рукопожатие у нее вышло каким-то вялым, а на лице не появилось улыбки. Прежде чем убежать, она успела спросить: «Ну, как ты?» — но тон вопроса не предполагал ответа. Когда же он сделал попытку продолжить разговор, она стала старательно озираться, словно искала глазами кого-то в толпе. Аарон кашлянул и сказал: «Еще увидимся, наверное. Мне бы хотелось с тобой кое о чем поговорить». Только после этих слов он ощутил на себе ее осмысленный взгляд, от которого снова почувствовал себя ребенком, не умеющим что-либо скрыть.
Несколько секунд она смотрела на него оценивающе, а потом, видимо придя к соответствующим выводам, сказала: «Жду тебя сегодня вечером, если решишь остаться в кибуце. Конечно, нам есть о чем поговорить». Аарон согласно кивнул, стоя с подносом в руках перед стойкой с первыми блюдами. Чтобы пожать ей руку, ему пришлось задержаться и поставить поднос, отчего за ним сразу же возникла небольшая очередь.
Дворка была первой учительницей Аарона в кибуце. Он помнил ее собранные сзади в узел волосы с прядями седины, пахнущие мылом руки, строгую одежду темных тонов и страстный голос. Не забыл он и то, как она подчеркнуто произносила свое имя с ударением на последний слог. Даже сейчас, в разгар лета, ему вспомнилось, как она дождливыми утрами входила в черных, на резиновой подошве туфлях и с присущей ей жизнерадостностью начинала читать стихи.
В том году, когда умер отец, из армии на Лесах вернулась старшая сестра Аарона, взяла его за руку и отвела к Дворке, после чего уехала. В итоге его усыновила семья Моше, и после уроков и работы он возвращался к его родителям — Срулке и Мириам. Появившееся тогда в нем чувство неловкости постепенно переродилось в ощущение греха, стыда и угнетенности. В те годы Аарон считал себя самым несчастным ребенком на свете, и, несмотря на все свои педагогические способности, Дворка так и не сумела разрушить стену, возникшую между ним и остальными детьми кибуца.