Итак, в течение года мы следили за весьма подозрительными передвижениями двух американцев, которые скакали туда-сюда из Нью-Йорка, видимо по каким-то бизнес-делам (и это был тоже своего рода бизнес). Эти типы никогда не находились вместе, но приезжая куда-то, всегда селились в один и тот же отель, и мы даже узнали одну личность, которая (с вескими причинами, но, к сожалению, без доказательств) была их «крышей» и прятала краденые вещи, периодически встречаясь с этими парнями. Их имена (или по крайней мере имена, под которыми их все знают) — Джеймс Б. Хиггинс и Мортон Х. Стоквелл.
Стоквелл несколько недель назад был в Англии. Так получилось, что он уплыл в Нью-Йорк как раз в день смерти Хаттона — сел на ночной поезд до Ватерлоо. Хиггинс объявился десять дней спустя и опустил письмо, адресованное миссис Харфорд, прямо ей в почтовый ящик. Мы все это время подозревали, что она держала с ними связь.
И мы наблюдали. В общем, миссис Блэйтвейт встретилась с Хиггинсом на Примроуз Хилл, неподалеку от своего дома. Все было очень хитро продумано. Вы знаете, что Хилл — открытое пространство, испещренное тропками и повсюду утыканное лавочками. Так вот, она уселась на одну из них, и тут Хиггинс, будто бы бродивший по окрестностям, подсел к ней на другой край лавочки. Они, вероятно, не разговаривали, но пара наших людей, наблюдавших из кустов немного поодаль, заметили, что она подтолкнула что-то в его сторону, и он, соответственно, притянул это к себе. Спокойный, но весьма настойчивый допрос и обыск обнаружили небольшую посылку во внутреннем кармане пальто Хиггинса и милую маленькую связку английских банкнот дамской сумочке — деньги, которые, как позже будет доказано, — часть суммы, полученной в обмен на долларовый чек с подписью одного известного бруклинского финансиста — страстного поклонника антиквариата, по всей видимости не очень заморачивающегося по поводу того, как и откуда пополнять любимую коллекцию. (Жаль, что мы не можем его привлечь, из-за отсутствия веских доказательств. Чек был выписан «на предъявителя»). Та самая антикварная вещица — табакерка с миниатюрой!
Так же спокойно и настойчиво эту парочку пригласили в Скотленд-Ярд, где они до сих пор наслаждаются гостеприимством Его Величества в ожидании беседы с одним из судей Его Величества.
В номере Хиггинса в отеле мы нашли небольшое собрание вещиц, по которым очень тосковали их законные обладатели. Что же касается конкретно той миниатюры, я все время вспоминал ваши слова о расследовании самого Хаттона. Я так же прекрасно помнил о визите священника к миссис Блэйвейт. Так что я поехал в Эксбридж нанести подготовительный визит вашему суперу и затем навестил вашего говорливого профессора. Он был невероятно рад услышать о находке своей Косвэй, как он называл табакерку, но никак не хотел слушать, старый проказник, что я не могу вернуть ему ее прямо здесь и сейчас, потому что она была нужна нам как «Вещдок № 1» на суде. Кстати, он мне сказал, что вы прекрасный фокусник. Что он имел в виду?
Миссис Блэйтвейт молчит как рыба. Думается мне, что она могла бы пролить много света на ваше дело об убийстве, но она не хочет, мой мальчик! В любом случае мы на время приостановили столь полюбившуюся ей игру в поставщика ценностей янки-коллекционерам. И думаю, что Мортон Х. Стоквелл тоже скоро объявится. Надеюсь, мы и его поймаем!
Когда будете подавать заявление на помощника комиссара в Ярде, не забывайте старых друзей, и благородно и благодарно справляйтесь с неудачами и промахами,
Искренне Ваш
Мой дорогой Лэнгдейл,
если ты гордо думаешь, что марка на конверте с этим письмом хоть как-то поможет тебе меня отыскать, я лучше сразу скажу, что нет. Я, как ты догадываешься, «где-то на земле», но это письмо отправлено не из какого-то конкретного «где-то».
Я некоторое время подумывал тебе написать. Не хочу размазывать сопли по поводу произошедшего, а лишь желаю, чтобы тот, кто был когда-то моим другом, узнал некоторые обстоятельства, которые и привели к событиям, о которых я никогда не буду жалеть, и не намерен платить за них цену, которую назначает приговор. А тебе я решил написать потому, что ты как никто другой близок к криминологии, и поэтому твои осуждения не будут лежать столь тяжким бременем на совести по сравнению с другими людьми, которые никогда не смогут понять моего преступления, потому что сами никогда даже не мыслили о подобном. Мне почти ничего не известно о полиции, но достаточно лишь заметить, что раз вы ведете войну с преступностью, вы зачастую очень гуманны в отношении нарушителей закона.