Думаю этого вступления достаточно, и теперь я могу перейти к самой интересной части своей истории. Когда я уезжал в отпуск за границу, в дырке за книжным шкафом оставались три ценные вещицы, одна из которых — Коро, которую украли у ректора Мальверна. Моя лондонская сообщница знала об этой Коро и подготавливала почву для ее сбыта. Перед отъездом я дал ей свой адрес в отеле в Эвиан-ле-Бан, совершенно не подумав о возможных последствиях.
В Эвиане я провел две недели, а затем на лодке приплыл в Женеву. Тогда я и вспомнил, что консультативный комитет должен был в очередной раз собраться в грядущий вторник. Под рукой у меня оказалась открытка, и я перьевой ручкой написал на ней небольшое послание секретарю комитета о том, что на встрече меня не будет, но они как обычно могут собраться в моем кабинете. Заехав в женевский отель, я первым делом написал письмо Уильямсу с указаниями приготовить комнаты к принятию гостей. Письмо и открытку я отправил из Женевы.
В отеле Эвиана я оставил свой новый адрес. Через два дня мне пришло письмо от моей лондонской подруги, в котором она просила меня без отговорок привезти ей Коро во вторник не позднее пяти часов, акцентируя внимание на том, что ее должны забирать в Америку на ночном корабле из Саутгемптона.
Это было в субботу. Первая мысль — написать Уильямсу второе письмо, чтобы ждал моего возвращения. Но подумав получше, я осознал возможные трудности. Такая странная и резкая смена планов могла вызвать подозрения. И к тому же во вторник собирался комитет, и мне совсем не хотелось объясняться, почему я не смог присутствовать, если уж вернулся домой. И тут, полагаю, я поступил очень умно. Меня вдруг осенила мысль, что я могу совершенно спокойно приехать и забрать Коро, пока все думают, что я все еще в отпуске за границей. Таким образом даже при самом неудачном стечении обстоятельств у меня было бы неопровержимое алиби. И еще единственной возможностью попасть в свои комнаты незамеченным был тот вторник, потому что, как вы и сами вскоре выяснили, ключ от них был только у Уильямса. Комнаты во время обеда в день собрания никогда не запираются, и еще в них никогда никто не остается. Мне нужно было всего несколько минут, чтобы достать Коро и убежать.
Следующим утром я сел на поезд до Парижа, переночевал там и на следующий день уехал в Лондон, куда прибыл вечером понедельника. У меня с собой (как всегда) были мои вещи для перевоплощения, и перед самым прибытием я переоделся в уборной. Проведя ночь в отеле под другим именем, я во вторник утром поспешил в Эксбридж и, прибыв туда в час с небольшим пополудни, направился прямо в колледж Сен-Освальда. Перебежав дорогу, я заметил одного знакомого, но он меня не узнал, как не узнали и остальные, с которыми я пересекся на станции. Когда я вошел, сторожа на посту не было, так что никто этого не видел.
Как вы можете себе представить, я был крайне удивлен, обнаружив Хаттона в комнате, которая по поим расчетам должна быть пуста. Но более того, я увидел еще и несколько книг, снятых именно с той полки, за которой был уже открытый тайник, Хаттон разворачивал «Коро», а миниатюра Косвэя и инкрустированный драгоценными камнями кинжал Тюдоров лежали на столе.
Я настолько сильно опешил, что вместо того, чтобы быстро убежать, пока этот «детектив» меня не увидел, пошел прямо на него с гневной бранью. То ли Хаттон узнал мой голос, то ли он уже догадался о моей маске, я уже не узнаю, но он очень холодно поздоровался со мной по имени, хотя должно быть он тоже был просто в шоке от столь неожиданного появления.
«Не нужно этого, Хенлоу. Игра окончена. Я уже давно знаю правду».
Не буду грузить тебя подробностями всей нашей беседы. Вкратце говоря, он объяснил (со свойственной ему холодной точностью), как у него получилось разгадать загадку пропажи Косвэй, и как ему дал подсказку один случайный взгляд в мой раскрытый дневник, который я оставил на столе во время предыдущего заседания комитета. (Я как глупец нацарапал там одну из буквенных комбинаций одного интересного кодового замка). Рассказал, как он медленно но верно собирал информацию и как воспользовался возможностью остаться в моем кабинете в этот день во время обеда, чтобы доказать свою теорию.
Не думаю, что хотел причинять ему вред, — на самом деле сначала у меня и мысли такой не было. Но его непробиваемое желание засунуть свой нос не в свое дело, абсолютное несогласие оставить это между нами или хотя бы дать мне шанс сбежать, его спокойная, но твердая угроза за руки вывести меня из собственного дома, если я сделаю хоть одно резкое движение, его непоколебимое желание вершить правосудие над человеком, который был его другом, пробудили во мне самого дьявола. Я был загнан в угол, и ни одного шанса спастись. До предела разъяренный его упрямостью и угрозами, я буквально ослеп от гнева. Я взял со стола и расчехлил кинжал и — да — когда осознал, что я вообще делаю, Хаттон уже лежал на полу. Я убил его!