— Нам доставит большое удовольствие, — вежливо отвечал Вермеер, — в окончательном протоколе отдать должное вашему плодотворному участию в обоих этих делах, и прокурор в своей речи, несомненно, выразит вам нашу благодарность.
— Целлер рассчитывает на это. — Молодая женщина обрела свою прежнюю самоуверенность. — Но ему гораздо важней получить в свое распоряжение бриллианты и конфискованный морфий. Он нисколько не возражает разделить с местной полицией лавры успешного расследования, но дело есть дело. Он абсолютно убежден, что вы не будете оспаривать его требования. В интересах нидерландского правосудия передать задержанные вещи наиболее достойному участнику расследования. Целлер понесет значительные убытки, если страховую премию присвоят другие, а ему в утешение останется только сознание своих заслуг в этом деле.
— Боюсь, — дружелюбно сказал Вермеер, — Людвигу Целлеру будет трудновато юридически доказать, что в захвате конфискованного имущества он сыграл главную роль. Если я правильно понял комиссара, морфий, так ловко обнаруженный вами, вы уступили амстердамской полиции без всяких предварительных условий. Теперь о бриллиантах. Половина из них была в руках полиции еще прежде, чем вы узнали, что они находятся в Амстердаме. Другую половину выследил и нашел лично сам комиссар в совершенно неизвестном вам месте и в совершенно неизвестной вам упаковке. При всем желании не могу себе представить, как Целлер при таких обстоятельствах собирается отстаивать свой приоритет. И наконец, что касается задержания Фрюкберга. Противозаконно, под угрозой револьвера, лишив человека свободы и не передав его немедленно полиции, вы совершили уголовно наказуемый проступок. Поэтому, если уж ваш хозяин решил добиваться удовлетворения своих необоснованных притязаний, самым разумным с его стороны было бы обратиться в суд обычным путем, заручившись предварительно квалифицированной юридической поддержкой.
— Разрешите мне, — заметил Ван Хаутем, — кое‑что добавить к этому. Мне стало известно, что здесь, в Амстердаме, в охоте за ривьерской добычей участвовало также парижское отделение детективного бюро Паркингтона. Таким образом, Целлеру придется считаться с тем, что в таком же положении, как он, находятся и другие заинтересованные лица.
— Что будет делать Целлер, меня не интересует, — заключил генеральный прокурор. — Теперь фройляйн Мигль может подробно информировать свое бюро о состоянии дел. В этом и заключалась цель настоящего совещания. — Он встал и попрощался с Труди, которую последнее замечание Ван Хаутема поставило в тупик. — Будьте любезны, оставьте прокурору свой адрес. Вы понадобитесь менееру Вилденбергу как свидетельница. До свидания, фройляйн. В случае чего обращайтесь прямо к прокурору.
Ошеломленная Труди хотела что‑то возразить, но безуспешно. Во‑первых, Вермеер мягко, но настойчиво оттеснил ее к двери, а во‑вторых, дав Ван Хаутему повод рассказать подробности о встрече с Мироделем, она ступила бы на скользкий, коварный лед… Только когда в коридоре затихли ее удаляющиеся шаги, генеральный прокурор опять сел на свое место.
— Вы рассказывали так подробно, менеер Ван Хаутем, и все‑таки одну вещь я пока не вполне уяснил. Правда, есть и другие мелочи, но всему свое время. Фрюкберг мог спокойно удрать с богатой добычей, зачем же он подвергал себя такой большой опасности? Ведь, забравшись ночью в пансион, он рисковал всем; он же мог предполагать, что швейцарка будет его подкарауливать. Кроме того, это надолго задержало его в Амстердаме, где его могли выследить и Роллар, и фройляйн Мигль. Если он решил завладеть и теми бриллиантами, которые надо было передать Терборгу, почему он не скрылся еще утром первого декабря, как только получил в свое распоряжение две коробки мыла?
Ван Хаутем, не привыкший к сигарам, задумчиво покусывал великолепный экземпляр, которым его угостил Вермеер.
— Видите ли, — произнес он наконец. — В самом начале Фрюкберг был готов выполнить поручение, данное ему через Роллара, во всяком случае хотя бы частично. Роллара он не боялся. Вероятно, понял, что тот не велика птица. Не забудьте, сам он отнюдь не был новичком! Но он опасался мести могущественной шайки, которая запросто выбросила триста тысяч — в такую сумму Бернстейн оценил весь комплект, — чтобы открыть путь миллионам. Если эти ловкачи призовут его к ответу, выгодней будет не отмалчиваться, а с полным правом заявить, что он выполнил свое поручение в точности. Однако все его расчеты полетели прахом, так как я не огласил в газетах, что Терборг со своей коробкой пошел к Ван Хохфелдту. Фрюкберг угодил в ловушку, которую я задумал сразу же, как только понял, что камни переданы по неверному адресу нарочно. Раз есть мышка, значит, и хвостик покажется. Я решил, что узнать правду можно, только создав впечатление, что Терборг решил воспользоваться неожиданной удачей. Ведь пакетик «для менеера из четвертого номера» передали вовсе не затем, чтобы сделать Терборгу дорогой подарок. Как я уже сказал: Фрюкберг угодил в ловушку. Теперь, чтобы шайка не подумала, будто он прикарманил всю посылку, Фрюкбергу следовало что‑то предпринять. Активно вмешаться. И, пожалуй, главное было не похитить коробку с бриллиантами, а привлечь внимание полиции к Терборгу. Он надеялся добиться этого, напав на Терборга и легко ранив его. Вся операция заняла бы несколько минут, тем более что пробраться в дом не составляло труда: ведь Рулофс на время своей ночной прогулки оставлял подвальный люк открытым. Я устроил так, чтобы, войдя в комнату Терборга, сразу можно было заметить сигарную коробочку, завернутую в бумагу. Она лежала на камине. Вряд ли Фрюкберг рассчитывал найти коробку. Но — такова уж психика преступника, — увидев пакетик, он не мог не украсть его — целое состояние, которое само давалось в руки. Он развернул бумагу и убедился, что коробка та самая. Только оказавшись на Кейзерсграхт, он увидел, что бриллиантов в коробке уже нет.