Тут я услышал, как на подъездную дорожку сворачивает машина, и ринулся на кухню, а оттуда и наружу с заднего выхода. Доктор Корделл вошёл уже после моего бегства. Я знал, что это прибыл коронер, поскольку, обходя дом, заглянул в окно и увидел его, склонившегося над телом Эмори. Кажется, доктор прибыл один.
Я вернулся к «кадиллаку» и раскрыл свой чемодан. Из него я вынул чистую, сухую одежду и пару туфель, но не стал тратить времени на немедленное переодевание в виду дороги. Дом Эмори, с находящимися в нём двумя трупами, не был благоприятным соседством. Шериф тоже мог в скором времени сюда вернуться.
Я поборол искушение взглянуть, оставил ли Корделл ключи в замке зажигания. Кроме прочего, услышь он, как я отъезжаю, тут же позвонит куда следует, и меня будут поджидать у городской черты — либо в Дартауне, если я изберу противоположное направление.
А потому я перебежал через дорогу со свёртком одежды под мышкой и вновь углубился в поля. Оказавшись на безопасном расстоянии от дороги и скрытый от вида с её стороны небольшой возвышенностью, я остановился, чтобы переодеться.
Замаранную одежду я бросил тут же; меня ждали дела поважнее, чем забота о её сохранении. Мне нужно было постараться сохранить собственную шею.
Я выбрал направление мимо фермы Джеба О’Хары, поскольку у того до сих пор не имелось сторожевой собаки, а мне претило встречаться с собаками.
Я нормально добрался до Восточной дороги и вступил в город. Ни одной машины не пронеслось мимо, не произошло и иных событий. И всё же, выбравшись с открытого пространства и оказавшись среди домов и улиц, я вздохнул с большим облегчением. Я ведь вырвался из лесу, и не только фигурально говоря, но и буквально.
Сразу же, как я сбежал из дома Стивена Эмори, я столь лихорадочно пытался обдумать то положение вещей, посреди которого очутился, что от этих усилий меня совсем качало. Каким-то образом я понимал, на основании того, что Рэнди причинили смерть иным способом, чем несколько ранее Стивену, и что моя догадка насчёт всего этого радиобаловства подтвердилась, что все кусочки мозаики уже у меня в руках. Но и два из этих кусочков я не мог сложить вместе, чтобы появилось какое-то начало.
Внезапно на дороге, прямо на тротуаре, показался большущий пёс, немецкая овчарка. Я и не заметил его до той самой секунды, пока почти не поравнялся с ним. И тут обрывок некоторой мысли заставил меня остановиться и взглянуть на собаку.
Псу не понравилось, что кто-то внезапно остановился и таращится на него. Он слегка зарычал, где-то в утробе. Я мог видеть спокойную, гибкую силу собаки. Клыков она не показывала, но я хорошо представлял себе, как они выглядят. Как те зубы, что вцепились в горло сначала Фоули Армстронгу, а потом Рэнди Барнетту.
Пёс вновь зарычал низким рыком.
Именно такой звук я и слышал из-под деревьев в тот момент, когда нашёл на дороге тело Фоули! Рычанье собаки! Собаки, а не человека, который бы решился скопировать собачий рык.
— Привет, малый, — обратился к нему я, замерев на месте. Рычание стихло. Стараясь не делать резких движений, я сделал шажок к животному и протянул руку. Касаться его головы и гладить пса по макушке я не стал; слишком хорошо мне известны собаки. Я протянул руку для того, чтобы пёс её понюхал. Он так и сделал; вот теперь можно было и погладить его по головке, почесать за ухом — в результате этих действий собачий хвост завилял из стороны в сторону.
Я простоял так целую минуту — не двигаясь с места и держа руку на загривке пса. Нечто начало во мне вызревать.
Я попрощался с псом и быстро пошёл дальше. Впереди я увидел аптечную вывеску; аптека была ещё открыта.
Войдя, я опустил монетку в прорезь телефона и назвал номер «Тремонтовского представительства». На том конце раздался голос Каролины Бемисс. Я сказал: «Эд Хантер на проводе».
Эффект от этих слов мне следовало бы предвидеть. У миссис Бемисс спёрло дух, но затем слова полились у неё словно сами собой.