— Еще один вопрос: вы знаете, что означает слово «оратор»?
— Да. Это тот, кто произносит речи перед публикой.
— Разве у масонов есть такая должность?
— Не знаю. Во всяком случае только не в английских уставах. Я предпочитаю следовать «Уставу Усовершенствования».[7]
— А покрывающий и привратник?
— Ах, ну да, такие у нас имеются. Но почему вас это интересует?
— Видите ли, тут все может быть важно… Кстати, вы только что сказали, что ваш муж был человек занятой и много разъезжал. Это правда?
— Правда. Ему особенно нравилось бывать в Азии.
— В Китае?
— В Китае, в Японии, а последнее время и в Бирме.
— По работе?
Элизабет Ливингстон на мгновение задумалась, закусила губу, а потом как-то сухо ответила:
— Я, знаете ли, не была с ним ни в одной поездке.
— Не любите путешествовать? — вдруг удивленно спросил Форбс.
— Нет, конечно, люблю! Но как вам сказать? Джон не хотел смешивать супружескую жизнь и поездки.
— Почему же? — решил уточнить сэр Малькольм.
Госпожа Ливингстон опустила глаза, взглянула на свои туфли и вдруг, метнув огненный взгляд на благородного сыщика, бросила:
— Разве у меня не может быть личной жизни?!
— Ну хорошо, благодарю вас, — сказал сэр Малькольм, вставая. — Если у старшего инспектора нет больше вопросов…
— Только один: кто обставил ваш дом с таким вкусом?
— Отчасти Джон, отчасти я. Мы вели себя совершенно свободно в отношении друг друга и, наверное, поэтому замечательно ладили…
Госпожа Ливингстон судорожно вздохнула и пошла проводить гостей до дверей гостиной, где с ними и простилась.
Уже в вестибюле горничная спросила:
— Когда же нам отдадут тело хозяина?
— Восхитительная женщина, — сказал Форбс, когда друзья снова сели в машину.
— Вы о ком? — поинтересовался сэр Малькольм. — О госпоже Ливингстон или о горничной? Хозяйка очень умная, хотя, впрочем, и горничная задала неглупый вопрос. А теперь в лабораторию Скотланд-Ярда!
И водитель, не мешкая, тронулся с места.
Глава 8
Новое здание Скотланд-Ярда совсем не нравилось сэру Малькольму Айвори. Оно казалось ему слишком современным и чересчур внушительным, и он там всегда ощущал себя неловко. Сыщик скучал по старому, облупившемуся, которое отапливалось с помощью угольной печки и где можно было спокойно посидеть и подумать, не отвлекаясь на тихую нудную музыку, звучащую теперь из каждого угла этого громадного «холодильника».
К счастью, доктор Гарднер оказался на месте. Он числился судебным врачом в Криминологическом центре Большого Лондона и принадлежал к числу светил науки, скрывающих свои незаурядные таланты за невзрачной внешностью.
Лысый, маленький, тщедушный, он к тому же был до того близорук, что в своих очках с толстыми линзами казался не от мира сего — словно только что с неба свалился. Сэр Малькольм ценил его за чувство юмора не меньше, чем за ученость. Доктор Гарднер старался создать у себя на рабочем месте по-домашнему уютную обстановку и установил там чучело аллигатора: с тех пор его кабинет стал больше похож на аквариум.
— Садитесь, сэр Малькольм. Я сам провел вскрытие вашего клиента. А умер он оттого, что надышался парами солей синильной кислоты. Лоскуты атласа, как я понимаю, от масонского передника, прилегавшие к его рту, пропитаны ею насквозь. Такой дозы хватило бы с лихвой, чтобы свалить быка!
— Значит, орудием преступления был передник. А что вы думаете о подпалинах на переднике?
— Мы несколько раз пробовали поджечь лоскут аналогичной ткани с помощью горящего ликоподия, но без всякого результата. Он даже не подпалился! По-моему, часть передника загорелась от свечи красного цвета. На нем остались следы стеариновой кислоты, хотя их пытались соскрести.
— Выходит, — заключил Форбс, — огонь все же попал на передник из трубки с ликоподием.
— Никоим образом! Передник загорелся от свечи.
— А опаленные брови? — спросил сэр Малькольм.
Доктор Гарднер выпятил губу:
— Брови опалило лишь слегка и довольно ровно. То же самое, знаете ли, бывает у женщин, которые предпочитают не выщипывать брови, а выжигать.
— Странно, однако, — заметил старший инспектор.
— Очень интересно, — прибавил благородный сыщик. — В сущности, это подтверждает мои предположения.
Форбсу не терпелось узнать, что имеет в виду его добрый друг, но доктор Гарднер тут же продолжил:
— Кроме того, у вашего клиента на теле имеются маленькие шрамы, очень старые — на уровне левой груди, на правом плече и на затылке. Они полностью зарубцевались. Словом, мужчина был хорош собой, совершенно здоров и наверняка занимался спортом — гольфом или теннисом, поскольку правая рука у него развита больше левой. Вам этого достаточно?
— Все, как всегда, ясно и четко. Благодарю.
И наши друзья направились на четвертый этаж, где размещались кабинеты инспекторов.
— Можно прослушать запись того анонимного звонка? — спросил сэр Малькольм.
Сержант недолго повозился с записывающим устройством — и тут послышался странный металлический голос: «Алло, слушайте внимательно, дважды повторять не стану. В масонском храме святого Патрика, рядом с домом сорок семь по Барнетт-стрит, в Сохо, произошло убийство. Жертва — банкир Джон Ливингстон».
— Осведомитель говорил через специальное устройство, искажающее голос, — пояснил Дуглас Форбс.
— Мужчина или женщина? — спросил сэр Малькольм.
— Похоже, мужчина, хотя точно сказать трудно… — ответил старший инспектор. — Звуковая частота нарушена, и все из-за помех этой штуковины, которую, кстати, можно заказать даже по почте.
— В котором часу была сделана запись?
— Ровно в пять часов пять минут, — ответил сержант. — Видите, здесь отмечено.
— Дуглас, — вдруг сказал сэр Малькольм, — идемте-ка. Наведаемся в Великую Ложу. Эта история с передником кажется мне все более занятной.
Старший инспектор аж подскочил:
— В Великую Ложу… Да вы что!
Когда они прибыли к дому 60 на Грейт-Куин-стрит, Форбса поразила величавость здания, тем более что он рассчитывал увидеть не иначе как подозрительный притон. И страх столкнуться с правонарушителями сменился у него робостью. Поэтому он старался держаться за спиной у сэра Малькольма, глядя, как тот осмелился войти в это здание, словно к себе домой. Служитель указал им на дверь Верховного секретариата.
Национальный секретарь заставил их прождать добрых четверть часа в комнате, украшенной портретами Ее величества королевы и еще какой-то важной особы, не иначе как герцога Кентского, всевластного Великого Мастера. Сидевшие там девицы стучали на пишущих машинках совсем как в обыкновенной конторе, и Форбс, глядя на них, приободрился. Наконец их пригласили войти.
Друзей принял мужчина среднего роста с рыжими бакенбардами, поглощавшими большую часть его полноватого и добродушного лица. Одет он был во все черное, и черный его наряд украшал галстук с гербом Лондонского масонского ордена.
— Входите, господа, присаживайтесь, — жизнерадостно пригласил он. — Мне передали, вы из Скотланд-Ярда. Чем могу быть полезен?
— Господин секретарь, — начал Форбс, — благодарю за оказанный прием. Мы здесь в связи с кончиной одного из ваших, банкира Джона Ливингстона.
— Ливингстона, говорите… В какой ложе он состоял?
— В ложе номер тридцать-четырнадцать, — ответил сэр Малькольм.
Верховный секретарь нажал на кнопку справа на столе. И вслед за тем в кабинет вошла девушка.
— Элен, принесите, пожалуйста, материалы по ложе тридцать-четырнадцать.
— Хорошо, сэр Томас.
Услыхав это имя, сэр Малькольм тут же спросил:
— Вы случайно не сэр Томас Ховард?
— Собственной персоной.
— Я сэр Малькольм Айвори.
Секретарь встал и подал сыщику руку:
— Ах, дорогой друг! Что же вы раньше не сказали? Да и ваше лицо показалось мне знакомым. Я знавал вашего отца, сэра Филипа. Я был тогда совсем зеленый и только собирался войти в этот знаменитый дом. Стало быть, вы по-прежнему помогаете Скотланд-Ярду. Надеюсь, смерть банкира вне всяких подозрений?
7
Главная организационная структура Древнего и принятого шотландского устава, основанная на чистейших масонских принципах.