— Рыцаря Храма, Мальтийского рыцаря… Кроме того, у меня восьмой градус в Обществе английских розенкрейцеров… Возможно, все эти титулы кажутся вам устаревшими. Однако под ними кроется традиция. А я связан с нею накрепко.
— И все же вы человек современный, — заметил сэр Малькольм.
— Традиция и современность нередко прекрасно уживаются.
— Раз уж мы заговорили о традиции, — продолжал благородный сыщик, — не кажется ли вам странным устройство ложи тридцать-четырнадцать? Уж больно необычно у вас сочетаются офицерские должности. Кто-то принадлежит к «Уставу Усовершенствования», как привратник с покрывающим, другие, если я правильно понимаю, к континентальному шотландскому уставу, как, например, оратор. Считаете такое сочетание в порядке вещей?
— Ничуть! Эта идея, несколько, впрочем, сумбурная, принадлежит Досточтимому Дину, — ответил Хиклс. — Он считал, что такое смешанное сочетание лучше всего подходит к исследовательской ложе, как у нас.
— А вы сами как считали?
— У меня было другое мнение, но, простите, если у вас больше нет вопросов… Поймите, у меня много дел…
— Еще вопрос, последний, — сказал сэр Малькольм. — Расскажите вкратце о господине Джоне Кертни?
— Кертни? Чем же он вас заинтересовал? К тому же в тот вечер его не было в ложе!
— И, тем не менее, он нас интересует, — настаивал благородный сыщик. — Так кто же он такой, этот ваш Кертни?
— Ну хорошо, он международный торговый посредник и, кроме того, работает на нашу компанию.
— И потому постоянно разъезжает…
— Вот именно.
— Простите, но я что-то недопонимаю. Когда мы спрашивали о нем госпожу Ливингстон, она уверяла, что господин Кертни знаменитый пианист.
Энтони Хиклс не мог скрыть свое изумление. Помолчав какое-то время, он наконец овладел собой и проговорил:
— Пианист… Вот оно что, хотя не исключено, что такое имя носит еще и пианист… Если у него есть брат… Точно не знаю. Он, видите ли, всего лишь служащий. Я с ним едва знаком. В ложе бывает редко, и потом, он очень скрытный.
— Значит, — продолжал сэр Малькольм, — для вас он прежде всего торговый посредник.
— Совершенно верно. Одно не мешает другому, не так ли?
— И все же ваши слова кажутся мне странными, — строго заметил благородный сыщик.
— Со Скотланд-Ярдом шутки плохи! — прибавил старший инспектор. — Так кто же он — пианист или торговый посредник? Давайте-ка уточним раз и навсегда.
Хиклс в сильном замешательстве воскликнул:
— Спросите еще раз госпожу Ливингстон! И она скажет, что Джон Кертни не только торговый посредник, но и пианист и время от времени дает сольные концерты. А теперь, прошу вас, оставьте меня. Я тороплюсь — неотложные деловые встречи.
Сэр Малькольм и старший инспектор одновременно встали и откланялись. За окном снег уже перестал, но машины продвигались очень медленно и осторожно, поскольку на улицах трудились уборщики, — они, точно сеятели, посыпали песком проезжую часть и тротуары.
Глава 11
По выходе из конторы Энтони Хиклса друзья-сыщики отправились в приемную к Стэнли Келли. Тучный доктор принял их в перерыве между осмотром двух пациентов. Он старался держаться приветливо, хотя выглядел явно подавленным.
— Не пойму, с чего вдруг Скотланд-Ярд так интересуется смертью Джона Ливингстона.
— Убийством!
— Неуверен.
— На переднике был цианид. И когда Ливингстону накрыли лицо передником, он вдохнул яд и тут же умер.
— Надо же!
Сэр Малькольм с любопытством осмотрел книги в библиотеке доктора: в основном это были труды и журналы по медицине.
— Уважаемый сэр, — начал благородный сыщик, — вы хорошо знаете франкмасонство?
— Не очень.
— А между тем состоите в ложе, которая занимается изысканиями…
— Это Досточтимый Дин настоял, чтобы я был одним из учредителей. Дин мой пациент. И я не мог ему отказать в этом удовольствии.
— Расскажите, что происходило в ложе в день смерти Ливингстона.
— Да ничего особенного. Нас созвали к четырем часам. Мы попили чаю и поднялись в ложу примерно в половине пятого.
— Госпожа Ливингстон была с вами?
— Она приехала с мужем около четырех. Как ее и просили, она была в траурном платье, чтобы участвовать в ритуале смерти Хирама.
— С вуалеткой?
— Да нет! Она надела шляпу с вуалеткой только перед самым началом церемонии.
— А где была ее шляпа с вуалеткой, когда вы пили чай? — спросил Форбс.
Врач взглянул на старшего инспектора с изумлением и вместе с тем раздраженно.
— Разве это так важно?
— Прошу ответить.
— Даже не знаю. Может, она оставила ее в гардеробе… Ваш вопрос кажется мне несущественным!
— Об этом нам судить, — строго упрекнул его Форбс. — Речь идет об убийстве, а в таком деле существенно все.
— Итак, — продолжал сэр Малькольм, — Джон и Элизабет Ливингстон прибыли вместе и пили чай с остальными. Со всеми?
— Да, со всеми членами ложи.
— Кроме Джона Кертни, — уточнил старший инспектор.
— Да, действительно, Кертни с нами не было.
— Потом вы поднялись наверх, — продолжал сэр Малькольм. — И тут же приступили к ритуальной церемонии. Так?
— Все так. Я уже говорил, она началась около половины пятого.
— Сколько, по-вашему, прошло времени после начала церемонии и до кончины Ливингстона?
— С полчаса…
— Опишите, что происходило, перед тем как вы установили факт смерти.
— Джон надел передник — он принес его с собой — потом трое членов ложи, которым предстояло играть роль завистливых подмастерьев и поразить Хирама, проделали соответствующие ритуальные действия. Я был одним из них и держал лом. Затем подошел Досточтимый Дин и слегка стукнул Джона по лбу молотком. Джон знал, как должен проходить ритуал, и сам лег на пол, без посторонней помощи. Тут супруга Джона начала делать вид, что ищет его по четырем сторонам ложи…
— Кто набросил ему на лицо передник? — прервал доктора сэр Малькольм.
— Кто? Не знаю. В это время я смотрел, как первый страж набивает трубку ликоподием…
— А дальше?
— Передник загорелся.
— Ложь! — вскричал Форбс. — Нам известно, что передник намеренно пытались сжечь на одном из светильников, уже потом.
— Ах, так вы знаете… Тем лучше.
— Кто просил вас скрывать правду?
— Никто, все… Мы боялись скандала.
— Вы омыли лицо покойного? Зачем?
— Так хотел Досточтимый Дин. Ливингстон обычно подкрашивал себе брови химическим карандашом, что с его стороны было довольно легкомысленно.
— Вы раньше встречались с госпожой Ливингстон?
— Нет, это было первый раз.
— Как по-вашему, когда именно умер Ливингстон?
— Когда ему набросили на лицо передник.
— И кто это сделал, вы, конечно, не видели?
— Нет, честное слово. Я же говорил. Может, Досточтимый Дин вам что-нибудь скажет. А я ничего не знаю.
— Вы же врач и, значит, должны были сразу же установить, что Ливингстона отравили… По желтой пене в уголках рта…
— Тогда я даже глазам своим не поверил, ведь такое и представить себе невозможно! Потом, мне не хотелось путать братьев. Да и госпожа Ливингстон была там… Поставьте себя на мое место!
— И вы никому ничего не сказали?
— Нет. Все и без того были здорово напуганы!
— И вы не выходили из ложи и не звонили в полицию?
— Нет. Я вообще не представляю, кто бы мог это сделать незаметно. Мы тогда все находились в ложе.
— Кроме привратника, пожалуй… Разве его обычное место не за пределами ложи?
— По особому разрешению Майкл Вогэм находился внутри ложи. Досточтимый Дин, помнится, вам уже говорил. И потом, давайте закончим этот разговор! Меня ждут пациенты. Да и сказать мне вам больше нечего!
От былой приветливости дородного доктора не осталось и следа.
— И, тем не менее, — невозмутимо проговорил сэр Малькольм, — у меня к вам еще несколько вопросов. Кто из членов ложи, по-вашему, мог быть заинтересован в смерти Ливингстона?