Я не стала отвечать.
Вскоре нам пришлось переправляться через реку. Это совершалось на таком разваливающемся пароме, что, к моему удивлению – слава богу, – мы все-таки перебрались. Но окружающие, кажется, не нашли в этом ничего особенного.
Чтобы добраться до Хассаньеха, нам потребовалось четыре часа. Неожиданно для меня это оказался большой город, и с другого берега реки он выглядел очень неплохо; совершенно белый, с минаретами – он был прямо как в сказке. Но другим он стал, когда миновали мост и въехали в него; ужасный запах, развалины, грязь, беспорядок.
Мистер Коулман проводил меня к доктору Райлли, сказав, что доктор ждет меня на ленч.
Доктор Райлли был, как всегда, мил, и дом у него тоже был милый, с ванной, и все в нем было такое свежее, новое. Я с наслаждением приняла ванну и, когда привела себя в порядок и спустилась вниз, чувствовала себя великолепно.
Ленч был уже готов. Мы вошли. Доктор извинился за дочь, которая, как он сказал, всегда опаздывает. Мы только что покончили с очень вкусным блюдом – яйцо в соусе, когда она вошла, и доктор Райлли представил ее:
– Сестра, это моя дочь Шийла.
Она поздоровалась со мной за руку, выразила надежду, что я хорошо доехала, наспех сняла шляпу, холодно кивнула мистеру Коулману и села.
– Билл, – спросила она, – что у нас нового?
Он начал ей говорить о каком-то вечере, который должен состояться в клубе, а я стала присматриваться к ней.
Не могу сказать, чтобы я ее хорошо рассмотрела; занятие для меня слишком непривычное. Девица довольно бесцеремонная, но интересная. Черные волосы и голубые глаза, бледное лицо и накрашенные губы. Речь у нее была спокойная, но не лишена саркастичности, что меня немного раздражало. У меня под началом как-то стажировалась одна девица, работала она неплохо, я это признаю, но ее манеры постоянно меня сердили.
Насколько я могла заметить, мистер Коулман был увлечен ею – неужели такое возможно! Он немного заикался, и речь его стала еще более идиотской, чем прежде. Он напомнил мне большую глупую собаку, пытающуюся угодить хозяину и виляющую хвостом.
После ленча доктор Райлли отправился в больницу, а мистеру Коулману надо было кое-что достать в городе, и мисс Райлли спросила, не хочу ли я немного посмотреть город или предпочту остаться дома. Она сказала, что мистер Коулман зайдет за мной через час.
– Здесь есть что посмотреть? – спросила я.
– Есть несколько живописных уголков, – сказала мисс Райлли, – но не знаю, понравятся ли они вам, уж очень грязные.
То, что она сказала, несколько покоробило меня. Я никогда не считала, что живописность может сочетаться с грязью.
Кончилось тем, что она повела меня в клуб, довольно приличный. Он выходил на реку, и там были английские газеты и журналы.
Когда мы вернулись домой, мистера Коулмана еще не было, так что мы сели и поболтали немного. Это было не так-то просто.
Она спросила, знакома ли я уже с миссис Лейднер.
– Нет, – сказала я. – Только с ее мужем.
– О, – сказала она. – Интересно, что вы о ней думаете?
Я ничего на это не ответила, а она продолжала:
– Мне очень нравится доктор Лейднер. Все его любят. Я подумала, что это все равно что сказать: «Мне не нравится его жена».
Я опять промолчала, а она резко спросила:
– Что с ней? Вам доктор Лейднер не говорил?
Я не собиралась разводить сплетни о пациентке, даже еще не увидев ее, и сказала уклончиво:
– Насколько я поняла, она несколько переутомилась и нуждается в уходе.
Она засмеялась неприятно, резко.
– Боже мой, – сказала она. – Девять человек ухаживают за ней. Неужели этого недостаточно?
– Я думаю, им надо заниматься своей работой, – заметила я.
– Заниматься работой? Конечно, они должны заниматься работой. Но прежде всего Луиза. О, она представляет себе это очень хорошо.
«Да, – отметила я про себя, – не любите вы ее».
– Все-таки, – продолжала мисс Райлли, – не понимаю, чего она хочет от профессиональной госпитальной сестры. Я-то думала, что любительская опека ей больше по вкусу, чем кто-нибудь, кто будет запихивать ей градусник в рот, считать пульс и сводить все к простой реальности.
Должна признаться, меня это заинтересовало.
– Вы считаете, что с ней ничего не случилось? – спросила я.
– Конечно, с ней ничего не случилось. Эта женщина здорова как бык. «Бедная Луиза не спала», «У нее черные круги под глазами». Да нарисовала она их синим карандашом! На все готова, лишь бы привлечь внимание, чтобы все вертелись вокруг нее, носились с ней.
В этом, разумеется, уже что-то есть. У меня было много таких (с чем только не сталкиваются медсестры!) больных, страдающих ипохондрией, которым доставляло наслаждение заставлять домочадцев уплясывать вокруг них. И если врач или сестра говорили такому: «Вы абсолютно здоровы!» – они, конечно, не верили этому, и их неподдельному возмущению не было предела.