А Таран заперся в кабинете и достал из тайника заветную тетрадь.
Но, раскрыв ее, он уставился, как баран на новые ворота.
«Вот это да! — ошарашенно подумал он. — Андреич вел записи шифром. Ай да Андреич! Удивил. Столько лет знаю этого мошенника. Считал, что знаю о нем все».
Попытка с ходу расшифровать текст у Тарана не удалась.
Тогда он стал присматриваться к странному сочетанию цифр и букв. И быстро догадался, что это сочетание не что иное, как номера телефонов.
«Не агент ты, Андреич! — подумал Таран удовлетворенно. — Расшифруем номера телефонов, а уже через эти номера я выйду и на их хозяев. Кто владеет информацией, тот владеет ситуацией. Посмотрим тогда, кого нам Бог послал… Андреич довольствовался деньгами. Мне денег мало, мне власть нужна и почет. Тогда Анечка сама прибежит, согласная встать в любую позу. А тело ее в любом положении прекрасно. Спиной чую… Ништяк!.. Одна беда: капитан копает под меня, узнал мой голос по телефону и землю роет, мент поганый. И чувствую, что санитар его со следа не собьет… Идея! Попрошу Леточа поговорить с Дубасовым, тому лишь бы дело закрыть телом. Если его наркота не убедит, придумаем что-нибудь поэлегантнее».
И Таран углубился в работу, от которой, как он чувствовал, зависит его дальнейшая жизнь. «Выдвинут в депутаты. Тупин зубы обломает об меня. Эта стая своих не выдает».
А в раздевалке приехавшая следственная бригада вместе с Тупиным занималась рутинной работой.
5
Алик рвался в режиссеры. Пусть учебного фильма, но фильма. Очень это возвышало его в собственных глазах. И девочкам нравилось. Но отсутствие необходимого образования не давало ему возможности выдвинуться, все время его обходили бездарности с «поплавком». А он так и оставался в ассистентах.
И вот наконец фортуна его обласкала улыбкой. Алла Матвеевна пригласила его стать сорежиссером заказного учебного фильма. Ей не хотелось два месяца лучшей жизни проводить в морге.
«Даже трупы там проводят меньше времени!» — пожаловалась она Алику и укатила на юг, в Крым, вместе с очередным любовником. Лишь на несколько минут она удостоила институт чести лицезреть ее перезревшие прелести.
Алик тоже мог стать ее любовником, Алла Матвеевна прямо об этом и говорила. Но желеподобное тело старой каракатицы, как ее мысленно называл Костя Алик, не влекло даже после пол-литра.
Степной и Петров были свои ребята в доску, Алик с ними работал на других картинах. И все были рады, что остались без материнского ока шефини.
Триста грамм действительно легко делились на троих. Но соприкосновение со смертью и с трупами, въедливый специфический запах так шокировали приятелей, что чистый, неразбавленный спирт показался им водой. На какую-то минуту опьянение наступило, все его почувствовали, но следом наступило тяжкое протрезвление.
— Стоило пить! — глубокомысленно изрек Петров.
— Маловато будет! — поддержал коллегу Степнов.
— Поехали ко мне, бутылка водки, хвост селедки и пайка черного гарантирована, как свобода совести, слова и собрания.
И троица поехала к Алику. Костя перевыполнил обещание и стал жарить яичницу, это было его любимое блюдо, потому что других он готовить не умел.
И тут зазвонил телефон.
— Если это Рзаев, то я ему сделаю второй раз харакири! — пообещал Петров.
— Харакири — это когда себе, а ему — обрезание! — просветил Алик.
— Ничего, я ему сделаю обрезание в стиле харакири! — не уступал Петров.
Это был действительно Рзаев. Он радостно сообщил, что Звадовский освободил его от всех дел, кроме фильма, и он готов прямо сегодня начать съемки, он уже звонил в институт, труп готовят, дело за готовностью съемочной группы. И Рзаев, с чисто восточным коварством, добавил:
— Если вы уже обмыли первый кадр, я принесу бутылку коньяка.
— Неси! — разрешил Алик. — Только не азербайджанского.
— У меня из цековских подвалов, — обиделся Рзаев. — Я в палатке не покупаю.
— Ну, если из подвала в подвал… — согласился Алик. — Через полчаса приедем.
Его последние слова были встречены гулом неодобрения.
— Бутылку зажимаешь? — обиделся Петров.
Алик поспешил их успокоить.
— Нам хватит десяти минут выпить по стакану и съесть яичницу. А нам йолдаш бутылку коньяка ставит. Грозится, что из цековских подвалов.
— Хорошо, что не из лубянских! — пошутил Петров.
Звонок в дверь вывел осветителя из себя.
— Голову наотрез даю, если это не Касандр.
Это действительно был директор их съемочной группы Александр Иванович, по кличке Касандр. Он немного заикался, и, когда называл свое имя, у него получалось «Алек-а-сандр».
— Пьем, братцы! — радостно потер он ладони.
За ярко выраженную еврейскую внешность его частенько поколачивали националисты, приходилось часто вставлять стекла в очки. А когда он пытался доказать, что у него нет и капли еврейской крови, националисты отвечали: «Пути господни неисповедимы, а женщины — тем более!»
— Нальем, нальем! — успокоил Иванова Алик. — И кусок селедки твой, и яичницу дадим. Гуляй, Касандр.
Иванов невозмутимо пошел мыть руки. А когда вернулся, то на столе для него в стакане было оставлено ровно пятьдесят граммов, на тарелке лежала закуска, а коллеги с аппетитом уминали немудреный закусон. Иванов последовал примеру своих сообразительных коллег, влил в себя то, что выделили, и закусил.
— Когда начинаем снимать? — спросил он с набитым ртом.
— Через полчаса! — ответил Алик.
— Хорошо, хорошо! — бормотал директор. — Гоните план бочками.
— Тебе-то хорошо! — разозлился Алик. — Нам работать, а ты и носа не будешь там казать. Кисейная барышня. При виде трупа падает…
— На него, — шутил осветитель.
Иванов проглотил пищу и возмутился:
— Я не трус!.. Пожалуйста, поеду с вами, посмотрю, где вы трудитесь.
Алик встал из-за стола.
— Поехали!
— А на чем? — побледнел Иванов.
— На машине, балда! Степнов на своей машине возит аппаратуру.
— Оплатим бензин! — пообещал директор картины.
— И аренду машины! — добавил оператор.
Иванов тактично промолчал…
Через десять минут они уже выгружали аппаратуру и вносили ее в подвал морга. Там их ждал Рзаев, жгучий брюнет лет под тридцать.
— Молодцы, э, говорю, молодцы! Так вовремя приехали. Такой интересный труп мне попался, э! Будем работать всю ночь, пока не закончим.
— Куда гнать? — недовольно заметил оператор.
— В семь утра труп заберут, уйдет труп, понимаешь?
— Куда он уйдет? Чего ты несешь? Как может труп уйти? — не понял осветитель.
— Родственники заберут в семь утра на кладбище. У них машина заказана.
— Это мы до семи часов пахать должны? — возмутился осветитель. — Иванов, а где КЗОТ? Ты для чего сюда приехал?
— Посмотреть, где вы работаете, — забормотал директор, на которого начинала действовать окружающая обстановка.
— Не только где, но и как! — назидательно поучал осветитель.
— Дорогой, ты же не дослушал! — утешил его Рзаев. — Я привез не одну бутылку, как обещал, а две.
Осветитель был вполне удовлетворен и стал подтаскивать аппаратуру к двери бокса, где им предстояло работать.
— Почему закрыта дверь?
Рзаев достал из кармана халата ключ.
— Не кричи! Ключ у меня.
— Интересно! — вылез на передний план Иванов. — Посмотрим, посмотрим. Труп уже там лежит?
— Нет. Его готовят: номер с ноги отмывают, поставили, понимаешь, на самом видном месте.
Иванов заметно успокоился, даже повеселел и, как только Рзаев открыл дверь бокса, смело шагнул в него первым.
И тут же его визгливый вопль заметался в стенах подвала морга.
Дверь раскрылась полностью, и все увидели лежащую у двери отрезанную гангренозную ногу.
Как ни странно, все остальные прореагировали совершенно спокойно, тупо глядя на неприятное зрелище.
Но Иванов молнией сиганул из подвала, правда, добежать он успел только до урны на лестнице. И минут пять все вынуждены были слушать, как он рыгал.