— И он больше ничего не сможет сделать? — ужаснулся Кобрик.
— Может! — ответила медсестра, увозя столик. — Смыть обиду!
— В душе? — не поверил Кобрик.
— Кровью! — бросила медсестра и исчезла за дверью. Упоминание о крови не испортило аппетита Кобрику. Тем более, что от поданных блюд очень хорошо пахло. Да и один взгляд на мясной салат, жареную ножку курицы, пирожное «безе» и большую кружку крепкого чая с лимоном мог пробудить аппетит даже у безнадежно больного.
А молодой здоровый организм Кобрика требовал свое.
И Кобрик, не стал обманывать его ожидания. В один присест он умял мясной салат и курицу. Пирожное с чаем Кобрик позволил себе съесть не спеша, наслаждаясь домашним вкусом и покоем.
Покончив с ужином, Кобрик незаметно оглядел палату. Упоминание о телекамере насторожило его. Но ничего похожего на телекамеру он не обнаружил. Может, и были в палате микрофоны, но их было невозможно обнаружить.
«Да и зачем? — подумал Кобрик. — Надеюсь, они меня за шпиона не держат! Я им нужен для каких-то других целей… Ладно! Будем живы, не помрем!»
И Кобрик взял журнал «Крокодил».
11
Как только Поворов появился в камере, Хрусталев встретил его насмешливым возгласом:
— Вернулся, родной?
— Заткнись, надоел! — неожиданно для всех отрезал Поворов.
— Ах, мадам не в духе? — засмеялся Хрусталев. — Отдохни, родной, отдохни. Я понимаю, у тебя сейчас месячные. Завтра мы возобновим наше знакомство. Говорят, и ларек завтра. Маслица тебе куплю специальные, менты у меня много денег отобрали, надеюсь, хоть часть мне записали на счет. А с маслицем очень даже неплохо пойдет.
Поворов молчал. Мужество его покинуло, а будущее рисовалось ему совсем не радужными красками.
Хрусталев понял, что Поворов сломан, и перестал обращать на него внимание.
Со стуком открылась кормушка, и зычный голос надзирателя возвестил:
— Ужин, дармоеды!
Все оставшиеся в камере, схватив свои миски и ложки, бросились занимать очередь к раздаточному окну.
На несколько минут в камере установилась тишина, прерываемая лишь скрежетом ложек о миски да негромким чавканьем.
Хрусталев, мгновенно покончив с ужином, презрительно заявил:
— В детском саду и то больше давали!
Айрапетян снисходительно пояснил ему, как маленькому:
— Что хочешь? На сколько кормят, знаешь? Нет? Потом шепну на ухо!
Сойкин злобно заявил:
— Да еще воруют!
— И здесь воруют? — удивился Кузин.
Рудин засмеялся:
— А что они, с другой планеты? С кем поведешься, от того и наберешься!
Кузин пошел к раковине мыть миски. Великанов решил ему помочь.
— Давай, Сергей Сергеевич, вместе!
— Отвали! — пошутил Кузин. — Всех делов-то: тряпкой смыть остатки обезжиренной пищи.
— Вода-то холодная!
— Ничего, главное — вовремя помыть миски. Чуть замешкаешься, присыхает, потом трудно отходит. А попробуй поскреби, таких матюков наслушаешься.
— Я посмотрю на того, кто это скажет! — с угрозой проговорил Великанов. — Морду на задницу наверну.
Кузин быстро справился с мытьем посуды.
— Повезло! На три миски меньше мыть пришлось.
— Не было бы счастья, да несчастье помогло, — грустно пошутил Великанов. — Мы сейчас соорудим с тобой бутерброды с сырокопченой колбаской и с российским сыром.
Кузин положил мытые миски и ложки на стол и пошел вместе с Великановым к шкафу.
— Балует тебя жена!
— Балует? — удивился Великанов. — Я и дома каждый день это ем. Жена-то в буфете работает.
— Скоро будет небольшой перерыв! — заметил Кузин, вдыхая запах сырокопченой колбаски. — Мне следователь детально все разъяснил.
— Я всеядный! — заявил гордо Великанов. — Не будет человеческой пищи — буду хлебать только баланду. А пока у меня есть дополнение к баланде…
И они принялись ублажать желудок, запивая хорошую пищу так называемым чаем — бурдой с сахарином.
— Интересно, в лазарете так же кормят? — поинтересовался Кузин, вспомнив Кобрика. — Или получше?
— Ни в лазарете, ни в поликлинике я не был пока! — заявил гордо Великанов. — Слава Богу!
Сойкин решил поделиться опытом:
— А меня угораздило раз попасть в тюремную больничку. На лесоповале сучки рубил да разок промахнулся, по ноге себе задел. Хорошо, по касательной. Не отрубил, а лишь поранил. Топор очень острый.
— Кормили хорошо? — вежливо спросил Великанов. Он не любил даже идейных стукачей.
— Почти нормальная пища! — поделился Сойкин.
Айрапетян ехидно заметил:
— Вот почему он дятлом стал! На лесоповале работал. Сначала по дереву стучал….
— Ответишь! — разозлился Сойкин.
— Григорьев тебе ответит завтра утром.
— Меня завтра утром на суд дернут! — нахмурился Сойкин. — Вряд ли мы с ним когда-нибудь увидимся.
И все, как по команде, достали сигареты и закурили.
Хрусталев подсел к Телку и зашептал ему тихо:
— Спроси у козла, ссучился он или как?
Телок аж передернулся от отвращения, но послушно спросил:
— Поворов, а Поворов?
— Чего тебе? — мрачно ответил Поворов.
— Ты ссучился, али как?
— Никогда сукой не был и не буду! И напрасно вы думаете, что меня опустили. Я был без сознания.
Хрусталев засмеялся.
— Теряя девственность, почти все обвиняют в этом сложившиеся обстоятельства: пьяная была, обещал жениться, моча в голову ударила…
Дружный смех сокамерников убедил Поворова, что никого не будут интересовать обстоятельства его «падения». Да он и сам знал, что подобную обиду смывают только кровью.
12
Кобрик не курил. И единственное, от чего он страдал в камере, это был табачный дым, все время висевший в воздухе камеры сизыми клубами. Иногда, правда, когда открывалась дверь камеры, сквозняк быстро вытягивал дым, но столь короткая передышка, конечно, не влияла на состояние воздуха в камере.
Но и одиночество тяготило. В экстремальных ситуациях человек всегда стремится сбиться в стаю — вместе легче преодолевать опасность. Это биологически заложено в человеке, и трудно, почти невозможно отделаться от этого чувства. Беда объединяет!
В тюрьме, однако, Кобрик убедился, что разъединение общества зашло так далеко, что и общая беда не стала являться поводом для объединения. Все худшие черты человека, которые на воле еще можно было скрыть, в тюрьме приобретали зловещую открытость. И если заключенные сбивались в стаю, то лишь для того, чтобы властвовать над слабыми, случайно попавшими в камеру, и даже иногда диктовать свои условия властям.
Газеты и журнал Кобрик прочел быстро, читать по диагонали он научился давно, и это здорово помогало ему сначала в учебе, а теперь и в работе.
Кобрик решил опять прогуляться по коридору, размяться. Он уже знал о телекамере над решеткой, но это его не остановило.
Все кабинеты были закрыты, тайные надежды что-нибудь услышать для обогащения жизненного опыта были разрушены.
Кобрик дошел до решетки, и тут же перед его носом, но с другой стороны решетки появился охранник.
— Привет! — сказал он спокойно, как лучшему дворовому другу. — Курнуть есть?
— Не курю! — так же спокойно ответил Кобрик, будто встретились они действительно во дворе поздним вечером, перед тем, как разойтись по домам.
— И не пьешь? — улыбнулся охранник. — Кто не курит и не пьет, тот здоровеньким помрет! Знаешь такую пословицу?
— И много других!
— Ученый! — уважительно протянул охранник. — Кого только не встретишь в этих стенах… Скучно?