Почувствовав скрытое напряжение в голосах взрослых, Анжела попыталась завладеть вниманием матери.
— Я есть хочу! — заявила она.
Жизель воспользовалась этим бессознательным призывом к порядку, чтобы положить конец неприятному разговору.
— Сейчас не время продолжать… — с явным облегчением произнесла она.
— В самом деле… — иронично произнес Фушеру. — И когда я могу надеяться на разговор с вами?
— Я пробуду в Сен-Совере еще дней десять.
— Вы тоже участвуете в семинаре? Я что-то не встречал вашу фамилию в программе… — удивился он.
— Анжела болела, и я не смогла вовремя подтвердить свое участие. Но вы-то здесь…
— Я в командировке… — отрезал он, избегая уточнять в присутствии ребенка мрачные причины своего приезда в Пюизе. — Могу я увидеться с вами сегодня вечером?
— Давайте позднее… после моего выступления.
— Что ж, подожду, у меня нет выбора. Остановился я на ферме Туро. А вас я где могу найти?
— Площадь Думер… у Мадлен Дюжарден, одной из организаторов семинара.
— И одной из наших свидетельниц. Таким образом, у нас есть двойной повод свидеться…
— Конечно, — поведя рукой, сказала она со знакомой ему уклончивостью.
Он невольно отметил, что на ее пальце не было кольца.
Потом посмотрел на ребенка. Подумалось о превратностях судьбы, которая несколькими годами раньше так жестоко обошлась с ним, лишив надежды стать отцом. Сейчас же, на повороте жизненного пути, ему предоставлялся второй шанс.
Взяв за руку проявлявшую нетерпение дочь, молодая женщина обошла застывшего в неподвижности мужчину, чтобы выйти на аллею, поднимающуюся к замку. Он провожал их затуманенными глазами, видя, как от него удаляются две фигуры: небольшая в желтом платье и элегантная — в фиалковом. Материнство сделало формы Жизель более округлыми, придало движениям тела самоуверенность. Но зато она пожертвовала своими длинными волосами, завитые кончики которых едва касались ее плеч.
Он подосадовал на нее за то, что ее образ, сохранившийся в его памяти, изменился.
Ему трудно было принять решение, как поступить: мысли разбегались. Потребовалось немало времени, чтобы снова сконцентрироваться на предстоящей работе и сделать первый шаг в направлении места преступления. Он пошел по главной аллее и, не обратив внимания на двух оскалившихся львов у входа в замок, рассеянно ответил на приветствие жандарма, стоявшего на часах перед вестибюлем. Хотя музей был закрыт для посещения публики, молодая общественница, ответственная за прием, оказалась на месте и включила для него аудиовизуальную программу, которая сопровождала обход замка.
Опираясь о перила, он поднялся на второй этаж, осторожно ставя ноющую ногу на ступени-заглавия; ему казалось, что он в каком-то смысле оскверняет их. Первый зал пересек под аккомпанемент записанного на пленку чтения отрывков из книг Колетт; сотни ее глаз, смотрящих из рамочек, неотступно следовали за ним. Он вошел в коридор и проследовал вдоль ряда витрин; поглощенный своими мыслями, не стал разглядывать их, отметив лишь цитаты из Колетт, искусно выгравированные на матовых стеклянных пластинках, которые служили как бы фоном для выставленных на обозрение рабочих инструментов писательницы.
Коридор оканчивался небольшой комнатой, где он осмотрел коллекцию пресс-папье за стеклом витрины. Там же на полочках были разложены различные предметы, количество которых удваивалось зеркалами, стоящими за ними. Он пристально рассмотрел браслет с красными и синими ромбиками, дверные ручки, бильбоке из стекла и даже скалку для теста, сделанную из зеленого стекла. Особенно его привлекла коллекция шариков, увитых гирляндами из того же материала; иногда внутри их были воссозданы целые цветки, маленькие головки которых покачивались за прозрачным овалом. Еще больше его заинтересовали камеи, одна из которых послужила хранилищем смерти месье Ришело. Они заключали в себе керамическую пластинку с нанесенным изображением. Он узнал портрет королевы Елизаветы, подаренный Колетт хрустальным заводом Сен-Луи. Все камеи были разными.
Фушеру достал фотографию «камеи», переданную ему Ласкоме. Принадлежал ли он к этой же коллекции? Он сравнил его с образцами на выставке. На фотографии был изображен изящный женский профиль, рельефно выделяющийся между двумя мужскими лицами: одного седоволосого, другого — в синем кепи. Как подобная красота могла принести смерть?
Затем Фушеру прошел через комнату с коллекцией бабочек, направляясь в зал, скопированный с одного из залов Пале-Руайяль.