Она медленно и расчетливо надавила коленом на грудную клетку поверженного мужчины и левой рукой открыла его онемевший рот.
Он начал дергаться, когда почувствовал стекающие в горло холодные капли, но все же рефлекторно сделан глотательные движения. Он даже не успел осознать, что с ним случилось. Его зрачки расширились; грудь сотрясалась в спазмах. А женщина какое-то время вглядывалась в искажаемое смертью лицо и еле удерживалась от крика.
Ослабев, она буквально свалилась с него и в изнеможении растянулась рядом; несколько минут они напоминали пресыщенных любовников, отдыхающих после страстных объятий.
Вскоре она взяла себя в руки и стала обдумывать план бегства. Ее пальцы разжались, и медальон, освобожденный от яда, упал на пол. Сев, она изнанкой юбки тщательно вытерла его гладкую поверхность.
Потом встала, огляделась и, убедившись, что не видно следов борьбы, вложила в ладони мертвеца орудие убийства, позаботившись, чтобы на нем остались отпечатки его пальцев.
Любому сразу придет в голову мысль о самоубийстве.
Отвернувшись от трупа, она пересекла вновь погрузившуюся в тишину библиотеку. Подходя к смежному залу, сообщающемуся со служебной лестницей, ощутила знакомый запах благоухающей под действием солнца бумаги. Частицы рассеянного света обеспечивали вечный покой книг. Казалось, что она совершила благородное дело.
Она украдкой вышла.
Глава 2
Среда, 11 июня
Сидя в своем кабинете, комиссар Фушеру углубился в чтение объемистого досье, которое накануне передала ему инспектор Джемани. Через приоткрытое окно сквозь июньскую жару до него доносились городские шумы: хлопанье автомобильных дверей, неразборчивый гомон голосов, собачий лай. Однако они оживляли рабочую тишину кабинета, где ни одна картинка не украшала одноцветные стены. Большую часть помещения занимал прямоугольник просторного бюро, выполненного в современном стиле. Жан-Пьер Фушеру на рабочем месте позволял себе лишь временный беспорядок. На полках в строгом алфавитном порядке располагались папки. Перед бюро — два кресла из металла и кожи, ожидавшие различных особ, скромно приходящих в этот командный пункт уголовного розыска. Единственными яркими штрихами в безупречном декоре являлись красно-синий молитвенный коврик — подарок его помощницы — и трость с серебряным набалдашником, лежащая на расстоянии вытянутой руки. Мало кто знал о ее предназначении, так как Жан-Пьер старался не упоминать о затруднительных случаях, вынуждающих его иногда пользоваться ею. Он приобрел ее в лавочке старьевщика. По словам одного из его друзей — оценщика на аукционах, — она принадлежала Бальзаку. К тому же трость помогала при ходьбе, маскируя легкое прихрамывание, которое комиссар не всегда мог контролировать.
Разыскивая ластик, он выдвинул ящик и невзначай наткнулся на фотографию, улыбающуюся ему из мрачной рамочки. Когда-то он таким образом попытался избавиться от памяти об умершей жене, так и не решившись убрать ее навечно в стенной шкаф их квартиры на улице Винь. Инспектор Джемани, как он догадывался, немало позабавилась бы, увидев подобное. Слишком уж неоднозначными были узы, связывавшие его с прошлым.
Комиссар Фушеру и инспектор Джемани часто работали в одной связке, особенно когда попадалось очень трудное дело, требующее соблюдения тайны и эффективности. После последней реформы их служба напрямую зависела от главного управления уголовного розыска. Некоторые поговаривали, что своим местоположением они обязаны влиянию их покровителя и патрона Шарля Возеля. Однако в открытую этого не утверждалось. И несмотря на то что кое-кто выражал недовольство по поводу занимаемой им площади в наиболее престижном месте на Ке-дез-Орфевр, 36, их хорошая работа ценилась по достоинству и качество ее признавалось всеми.
Они только что закончили довольно длительное расследование, к которому был привлечен и Интерпол, и сейчас дожидались окончательных результатов и последнего телефонного звонка их коллеги Жан-Шарля Блази, чтобы зарегистрировать дело и поставить досье на полку в полагающееся ему место. Инспектор Джемани уже подумывала об отпуске и поездке в Алжир. А Жан-Пьер Фушеру только вздыхал. В такое смутное время было бы преждевременным думать об отпуске. Но его помощница никогда не советовалась с ним по личным вопросам и всегда поступала по-своему. Ее упрямство стало притчей во языцех, как и ее любовь к беспорядку, который царил в скромненьком кабинете Леймы Джемани, откуда не были видны мутные волны пересекавшей столицу Сены. Деловые бумаги торчали из разноцветных обложек папок, расписания самолетных рейсов были наспех записаны на бумажках, приклеенных скотчем к стене, ручки и карандаши всех размеров валялись на небольшом низеньком столике рядом с заварным чайником. Одну стену занимала рельефная карта Франции, а на противоположной был пришпилен моментальный фотоснимок Жан-Пьера Фушеру, сделанный перед Белым домом; на нем комиссар пожимал руку бывшему вице-президенту Гору, похожему на него, как брат-близнец.