— Мамочка… Где мама? — сразу спросила она встревоженным голосом, увидев склонившееся над ней озабоченное лицо незнакомого мужчины.
— Она сейчас вернется, — пообещал он, более, чем ребенок, встревоженный ее затянувшимся отсутствием. — Она ушла работать…
— В школу? — Девочка наморщила носик. — Это неправда… Ма-ма! Мама! — изо всех сил завопила она.
Она явно унаследовала легкие Мерилис.
Гладя ей волосы, он пытался успокоить девочку.
— Ну-ну… Что такое? Ну… — тщетно старался комиссар Фушеру, не зная, как усмирить панику, охватившую ребенка. Он попробовал сменить тактику. — Знаешь песенку «Жил-был маленький кораблик»? — без всякой надежды спросил он.
Анжела замотала головой и завопила еще громче.
Он тем не менее запел припев, чувствуя себя ужасно глупо.
«Увидела бы меня Лейла…» — смущенно подумал он.
Вскоре ему показалось, что плач ребенка начинает потихоньку стихать: пока он изображал руками гребки веслами, на память приходили позабытые было английские слова из его детства.
— Row, row, row, your boat, gently down the stream…[6]
К его большому облегчению, стратегия удалась.
— For merrily, merrily, merrily. Lyfe is but a dream[7], — обрадованно подхватила Анжела, и слезы ее моментально высохли. — А ты знаешь «Humpty Dumpty sat on a wall»?[8] — осторожно спросила она.
— Ну конечно, — ответил он, мысленно благодаря свою бабушку, научившую его всем детским песенкам того времени.
— Jack be nimbl, Jack be quick[9], — запели они хором, страшно фальшивя.
Он посчитал партию выигранной, когда Анжела, вволю напевшаяся вместе с ним, без перехода попросила:
— Принеси мне полдник…
И он ушел на поиски хлеба и варенья.
Глава 14
Инспектор Джемани с трудом сдержала удивление при виде своего шефа, превратившегося в няньку. Ей было непонятно, как можно ради этого приостановить важное дело. А ведь Фушеру обязан ей жизнью. Настроение испортилось. И разве не исчез ее собственный брат? Тем не менее тревожное состояние не помешало ей сосредоточиться на продолжении расследования, хотя злоба на Жизель Дамбер, отвлекшую Жан-Пьера Фушеру от их общей цели, так и не утихла.
Она понуро пересекла городскую площадь, поднимаясь к жандармерии. Раздраженно взглянула на шумную детвору, играющую в кошки-мышки. Какой-то мальчуган случайно натолкнулся на нее. Она еле удержалась, чтобы не выругаться. Сознавая, что непонятно откуда взявшаяся злость сделала ее неправой, ускорила шаг и вышла на улицу Фосс-Сюивант. Усмиряя себя, гордо вздернула подбородок. Она чувствовала, что ее предали. Из-за Жизель Дамбер. Из-за всех людей, которые грозили опасностью ее особому отношению к Жан-Пьеру Фушеру. Из-за этого ребенка, которого, как она догадывалась, он от нее скрывал. До сих пор она делила его лишь с тускневшим образом Клотильды. И в одночасье все изменилось.
Она прошла прямо в жандармерию. Аджюдан Ласкоме с воинственно закрученными усами поспешил ей навстречу:
— А, инспектор! Мы только что получили какое-то досье для вас!
— Из Биша? — вернувшись в реальность, спросила она.
— Нет, из другой больницы… Кажется, Сальпетриер…
— Значит, оно касается моего другого дела…
Она досадливо поджала губы. По сухому тону Лейлы Ласкоме догадался о ее разочаровании. Пытаясь загладить его, предложил:
— Если хотите, можете устроиться в моем кабинете…
Она села за пахнувший табаком письменный стол. Окно было закрыто из-за множества машин, снующих по автостраде, пролегающей как раз перед зданием. Мобилизовав все свои душевные силы, она погрузилась в чтение документов, достать которые поручала своему помощнику. После внезапного отъезда из Парижа у нее совсем не было свободного времени, чтобы подумать об истории с больницами, так и оставшейся неопределенной. Пришлось припомнить привлекшее ее внимание сходство между подозрительными смертями молодых людей в прошлом месяце. Еще тогда она обратилась с просьбой к доктору Верже, специалисту-эндокринологу в Питье-Салпетриер, дать разъяснения по поводу настороживших ее симптомов. Важно было знать, могли ли они иметь общую патологию. Ответ оказался положительным. Тщательно изучив каждый случай, специалист составил исчерпывающий список сравниваемых пунктов. Самым показательным для всех пациентов явилась атрофия половых органов, пребывавших на стадии дополовой зрелости, и полнейшее отсутствие волосяного покрова на теле. К этим внешним особенностям добавлялись и другие: опухоль нижнего мозгового придатка (гипофиза), осложненная болезнью глаз. Вскрытие же показало необъяснимое старение тканей и сердца. А мучительная смерть последовала от быстрого омертвения кишечника. В примечании указывалось, что запах, испускаемый внутренностями, вызвал недомогание у персонала морга.