Вдалеке она заметила мужчину, бросающего собаке палку. После последнего урагана, повалившего самые старые деревья, ее владение Босоле, ее privacy[11], заметно пострадало. Мэгги спросила себя, есть ли возможность через Тика де Глориана заказать в Америке несколько уже подросших дубов, чтобы посадить их на месте вырванных с корнем деревьев, ускорив таким образом возмещение ущерба.
Мэгги выбрала Фортер приемной родиной потому, что ей приелся вид стволов строевого леса и тучных хлебных полей. Но она с сочувствием смотрела на относительно небольшие приусадебные участки своих пуайоденских соседей. Не потому ли у них нет больше внебрачных детей, что дома обнесены оградами? — неожиданно подумалось ей. Она всегда посмеивалась над этим провинциализмом, который льстил ее снобизму. С торжествующей иронией она достала очки, которые не выставляла на всеобщее обозрение, и переключила свое внимание на последний большой проект: «Голубое и белое, объединим их!»
По правде говоря, она не чувствовала прилива вдохновения. В Англии в таких случаях выпивают чашку чая. Во Франции пьют вино. Мэгги Смит потрясла стеклянным колокольчиком и, когда появилась горничная в переднике, пришла к компромиссу:
— Кофе, Роза, please[12].
Ей никак не удавалось правильно произносить букву «р», но она убедила себя, что в этом-то и заключается ее шарм. Как и в ее веснушках, бледно-голубых глазах и маленьком носике. Мэгги прочно утвердилась в мысли, что она именно такая, какой французы представляют себе англичанку. Эксцентричные шляпки, выступающие зубы… И пользовалась этим, чтобы дорого продавать свой образ. Блестящее доказательство ее успеха было перед глазами: это поместье Босоле, которое она оживила тремя годами раньше с чисто британским self control[13] и холодным чувством юмора.
— Сию минуту, мадам, — почтительно ответила горничная. — На двоих?
— На… — Недоговорив, она вопросительно приподняла бровь.
— Я видела месье Лашайля в глубине парка, — пояснила горничная.
— Да, очень хорошо, на двоих. Ступайте…
Мэгги поспешила к застекленной двери, чтобы пригласить своего бессовестного соседа. Такой случай нельзя было упустить. До сих пор все ее приглашения вежливо отклонялись. А мания французов всегда ссылаться на чрезмерную занятость раздражала ее, особенно в Марго Лонваль.
— Hi… there…[14] — крикнула она с великолепно отстроенной террасы, сопровождая зов маханием руки.
Находившийся далеко Ален Лашаль сделал вид, что не слышит ее. Но собака, тявкнув, бросилась к старинному, заново отделанному дому, к храму лакомств: она точно знала, где можно найти сахар.
В сердцах выругавшись, Ален Лашаль слегка повернулся и сделал едва уловимый жест, показавшийся Мэгги ободряющим. Она удвоила усилия и неистово звала: «Тоби, Тоби», — а когда спаниель подбежал к ней, крепко схватила его за ошейник; теперь-то скоро заявится и хозяин…
Он шел не торопясь, в душе проклиная то, что называл культурным недоразумением и фальшивым подражательством, доказательством чему служил подновленный дом. Все привезенные материалы были подлинными, стекла блестели под утренним солнцем, как будто их только вставили, балки как новенькие… Но во всем этом не чувствовалось никакой мысли. Тем не менее, рассказывая о своих осложнениях с местными рабочими и крестьянами, Мэгги Смит приобрела международную славу и, «хохоча до колик», как она любила повторять, заставляла мечтать мещаночек по ту сторону Ла-Манша. Но вот зато его собственные книги…
— Какая неожиданная радость, my dear[15]! — воскликнула она, и глаза ее загорелись. — Выпьете кофе? Право, мне так хотелось поговорить с вами о литературе…
«Ей бы всерьез поработать над своим „р“», — подумалось ему. Но он все же принял приглашение, хотя и с некоторым отвращением. Они устроились в большой, залитой солнцем комнате с ложными балками и с заново выложенным плитками полом. После нескольких банальных фраз о погоде и категорического приказания Розе больше не беспокоить их Мэгги Смит повела разговор о нынешних «беспорядках».