Глава 29
Четверг, 19-е
Жан-Пьер Фушеру без особого удовольствия вошел в свою квартиру на улице Вине. Он критическим взглядом окинул старинный сундук, загромоздивший прихожую. В гостиной начинал тускнеть атлас на креслах, выбранных Клотильдой, поблекли краски на приобретенном ею же полотне Майена с изображением голубого винограда и лакомящихся им птиц. Все ему вдруг показалось претенциозным, слащавым… Тяжелый бургундский шкаф всегда был слишком велик для их спальни; а превращение его кабинета в детскую так и не состоялось…
После смерти Клотильды его сестра Мерилис сложила в большую сумку одежду и книги покойной и отнесла в благотворительное общество. Время от времени приходящая горничная стирала пыль с опустевших полок, кресел и лакированного стола. Иногда поправляла на стене голографию Женевьевы Хофман, на которой растянутая на веревке простыня надувалась под ветром, словно нетерпеливый парус перед отплытием. Мадам Брюно не скрывала сожаления по поводу того, что эта часть комнаты пустовала, хотя она единственная смотрела на юг; сквозь застекленный пролет алькова можно было следить за бегом облаков, спешащих к западу.
Жан-Пьер Фушеру неожиданно для себя представил, где он устроит Анжелу, когда та придет к нему. Ведь он всерьез подумывал узаконить свои права и переменить жизнь. Мысль, несвоевременная в предшествующую неделю, заработала в нем прежде, чем он провалился в беспокойный сон.
На следующее утро его приятно поразил контраст между безжизненным порядком его квартиры-музея и следами активной жизни в вестибюле и шести комнатах с балконами квартиры Шарля и Элен Возель. Приняли его сердечно, однако непривычная складка у рта крестного говорила о с трудом сдерживаемом напряжении.
— Ты завтракал, Жан-Пьер? — нежно спросил он.
— Выпил кофе…
— Ладно… пройдем в кабинет.
Он плотно закрыл двери комнаты, неподражаемый запах которой — смесь кожи, светлого табака и ментола — мгновенно перенес комиссара в годы его молодости.
— Ты принес мне… — начал Шарль Возель, приглашая его сесть.
— Все, что вы просили, — успокоил он крестного, доставая из своего атташе-кейса две одинаковые папки.
Когда он клал документы на разделявший их низенький столик, ему показалось, что чиновник высокого ранга вздохнул с облегчением.
— Копий не снимал?
— Я следовал вашим указаниям, — не скрывая раздражения, ответил Фушеру.
— Это чрезвычайно важно и… необычно… да, я осознаю это, Жан-Пьер, но от этого никуда не деться. Поверь мне на слово… Закрой эти два дела. Несчастный случай и самоубийство… И ничего больше.
Это предложение нарушило все планы Фушеру, и он возмутился:
— Вы всегда говорили мне, что прокурор запрещает приостанавливать дела в стадии расследования.
— То, что я говорил, неприменимо к данному случаю. Вам остается лишь написать соответствующий отчет.
Он встал.
Его крестник продолжал сидеть.
— Я все же хотел бы побеседовать с Арманом Бонне, как условлено, — ровным голосом произнес он. — Я оставил ему сообщение на автоответчике… Мы должны встретиться ближе к полудню на Ке-дез-Орфевр.
— Это невозможно. — Тон был непреклонен. — Его самого там не будет. Он пустил в ход свои знакомства. На самом высоком уровне. — Взгляд Возеля стал колючим. — Надо заканчивать… Во сколько завтра состоятся похороны мадам Брюссо?
Такой переход выдавал крайнее напряжение говорившего. Раздвинув большой и указательный пальцы, он помассировал верх лба, словно страдал от мигрени.
— В четырнадцать часов. Инспектор Джемани позаботится об этом. На нее можно рассчитывать.
— Кстати, об инспекторе… Повышение ее в чине не проблема…
Фушеру обрадовало это продвижение по службе, о котором он сам ходатайствовал, но так легко он не хотел сдаваться.
— Шарль, между нами, ведь не Жюли Брюссо похоронят завтра в Сен-Совере, так?
— Больше ничего сказать не могу. А вот встречаться с Арманом Бонне бесполезно.
— Бесполезно или запрещено кем-то там, наверху?
— Жан-Пьер, ты переходишь границы…
— Я перехожу границы! — вдруг взорвался он. — Я перехожу границы! Вы срочно посылаете меня в Сен-Совер проводить расследование, с которым, судя по всему, справились бы и местные органы; вы по каплям поставляете мне информацию, которую я у вас запрашиваю; и когда я, несмотря на все препятствия, почти закончил его, вы вызываете меня сюда и недвусмысленно заявляете, что я отстранен от ведения обоих дел! И это я перехожу границы!