– Вы знакомы с господином Августином или его дочерью?
– Августином?… Нет. Никогда не слышал… Или… ну да, конечно! Это хозяин музея восковых фигур. Нет, сударь, я никогда не имел удовольствия…
В камине с треском рухнуло полусгоревшее полено, и сноп искр желтыми отблесками отразился на лице Галана. Он воплощал собою заботливое участие – идеальный свидетель, тщательно подбирающий слова своих показаний. За этой маской скрывалось жало издевки. Теперь, когда дело свелось к обычной пикировке, он почувствовал себя вне опасности. Однако неожиданный смех Бенколина нарушил его безмятежность.
– Да ладно вам! – сказал детектив. – Поразмыслите, господин Галан! Может, все же передумаете?
– Что вы имеете в виду?
– Да так, пустяк. Информация, которую я вам только что изложил, – это не моя заслуга. Я получил ее уже давно от нашей агентуры. Но когда я сегодня ночью побывал в музее восковых фигур, мне стали очевидны некоторые факты… – Бенколин так внимательно изучал свою ладонь, словно эти факты были изложены на ней. Поморщившись, он продолжал: – Как мы знаем, вход с улицы закрывается на секретный замок, от которого каждый член клуба имеет персональный серебряный ключ. Таким образом, для постороннего человека совершенно невозможно проникнуть в клуб с улицы. Но в проход можно попасть и еще одним способом – через заднюю дверь музея. Так вот, учитывая все это, естественно предположить, что хозяева клуба вряд ли пренебрегли бы этим запасным ходом. Разве могла остаться без внимания эта дверь с самым обыкновенным пружинным замком, которая открывается изнутри музея, – дверь, через которую в проход мог забрести любой случайный воришка? Конечно же, нет. Потом я заметил, что в дверь музея врезан новенький замок, свежесмазанный и в превосходном рабочем состоянии. И при этом господин Августин совершенно искренне заверил меня, что дверью никогда не пользуются и что он потерял ключи. Однако поведение его дочери заинтриговало меня… Так вот, вывод довольно очевиден – вы согласны со мной? Дочь господина Августина, которая ведет все дела вместо своего довольно дряхлого уже отца, нашла еще один способ зарабатывать на Музее Августина – кроме выставки восковых фигур. Посещение музея было бы великолепным прикрытием для тех гостей, которые особенно боялись разоблачения! Ведь они могли бы заходить в музей, а затем проходить в клуб, не прибегая к помощи ключа, – хотя, разумеется, это было возможно только для членов клуба.
– Минутку! – прервал его Галан, подняв руку. – Но ведь эта мадемуазель Августин не могла не пускать в музей и обычных людей, так ведь? Широкую публику, так сказать…
Бенколин рассмеялся:
– Мой друг, не такой уж я простофиля, чтобы подумать, будто эти две двери – с улицы, с секретным замком, и со стороны музея – единственные препятствия на пути в клуб. Нет, нет! Чтобы войти внутрь, нужно пройти еще главную дверь в клуб. Она также открывается серебряным ключом, как мне сказали, а затем надо предъявить ключ охраннику. Таким образом, если нет персонального ключа, в клуб войти невозможно.
Галан кивнул. Можно было подумать, будто он слушает историю, которая не имеет к нему ни малейшего отношения.
– Некоторые догадки о роли музея, – продолжал Бенколин, – зародились у меня еще до того, как я попал туда. У нас в полиции, друг мой, работают люди обстоятельные. Существует специальный отдел, поддерживающий контакт с государственным министерством финансов и тремя ведущими банками Франции. Ежемесячно мы получаем списки жителей Парижа, чьи вклады в банках существенно превышают их легальные доходы, и очень часто эта информация рано или поздно оказывается нам полезной. Вчера днем мы обнаружили тело женщины – в последний раз ее видели живой, когда она входила в Музей Августина… Прошу вас, не прикидывайтесь удивленным: было совершено два убийства. Так вот, когда мы об этом узнали, я проверил банковский счет мадемуазель Августин – это наша обычная процедура – и обнаружил, что на нем числится почти миллион франков… Уму непостижимо! Сегодня ночью я понял, откуда взялись эти деньги.
Бенколин вытянул руку, рассматривая свои ногти. Он не смотрел на Галана; зато я смотрел, и мне показалось, что я снова уловил в глубине его глаз выражение самодовольства, злобного торжества, как будто в душе он хохотал, повторяя: «Все равно вам никогда не узнать…» Галан лениво швырнул сигарету в огонь.
– Значит, вы убеждены, что я должен знать эту очаровательную даму?
– А вы все еще это отрицаете?
– Разумеется. Я уже сказал вам, что я всего лишь рядовой член клуба.
– Интересно в таком случае, – с задумчивым видом произнес Бенколин, – почему это она так разволновалась при упоминании вашего имени.
Пальцы Галана нежно пробежали сверху вниз по кошачьей шерстке.
– Есть и еще кое-что, – добавил детектив. – У нас с мадемуазель Августин имела место весьма любопытная беседа: ни я, ни она не называли вещи своими именами, но оба прекрасно понимали, о чем идет речь. Теперь я абсолютно уверен: ее отец не знает, что она использует его музей таким своеобразным способом, и она не хочет, чтобы он об этом узнал. Она даже боится этого – ведь старик так гордится своим заведением, что если узнает обо всем… кто знает, что может случиться. Кроме того, господин Галан, я уверен, что девушка не впервые увидела сегодня ночью мадемуазель Мартель.
– Почему вы так думаете? – Галан чуть повысил голос.
– О, это не вызывает сомнений… Вы же, если я вас правильно понял, утверждаете, что почти не знали мадемуазель Мартель? И мадемуазель Августин вы также не знаете. Боюсь, дело это запутанное. – Он вздохнул.
– Послушайте-ка, – немного хрипло ответил Галан, – все это начинает мне надоедать. Вы среди ночи врываетесь в мой дом, предъявляете мне нелепые обвинения, за которые я мог бы подать на вас в суд… Боже мой! Как я устал!
Он медленно поднялся со стула, сбросив кошку на пол; выражение его лица не предвещало ничего хорошего.
– Пора с этим кончать. Или вы уйдете сами, или мне придется вышвырнуть вас из дома. Что касается этого вашего убийства, то могу доказать, что не имею к нему никакого отношения. Я даже не знаю, в какое время оно было совершено…
– Я знаю, – неторопливо вставил Бенколин.
– Да вы попросту блефуете!
– Мой друг, у меня нет ни малейшей необходимости блефовать. Я повторяю, что знаю с точностью почти до секунды, когда было совершено убийство. Существует доказательство, позволяющее мне определить время смерти мадемуазель.
Бенколин говорил ровным, почти безразличным тоном. Между бровями у него пролегла морщина, и он почти не глядел на Галана. Доказательство? Насколько я знал, не существовало ничего, что позволяло бы более или менее точно судить о том, когда была заколота Клодин Мартель. Тем не менее, никто в этой комнате не сомневался, что Бенколин говорит правду.
– Ну хорошо, – согласился Галан, и глаза у него помутнели. – Часов в восемь вечера я ужинал у Прюньера на улице Дюфо и ушел оттуда в четверть десятого – можете проверить. Выходя из ресторана, я встретил приятеля – некоего господина Дефаржа, его адрес я вам дам, – и мы зашли в «Кафе Мадлен» выпить по рюмочке. Мы расстались около десяти, я сел в машину и отправился в «Мулен-Руж»; как вы знаете, теперь там дансинг, и вы без труда получите подтверждение моих слов от служителей: меня там хорошо знают. Я просидел в одной из лож в стороне от танцплощадки до одиннадцатичасового представления – оно закончилось в половине двенадцатого. Затем я поехал к арке Сен-Мартен с намерением – заметьте, я этого не скрываю – зайти в Клуб Цветных масок. Но, доехав до поворота на бульвар Сен-Дени, я передумал. Это было… я думаю, где-нибудь без четверти двенадцать. Тогда я зашел в ночной клуб под названием «Серый гусь», где присел за столик, чтобы выпить с двумя девочками. Вы, господин детектив, вошли туда несколькими минутами позже и, осмелюсь предположить, прекрасно меня видели. Я вас, разумеется, тоже. Полагаю, это достаточно полный отчет о моих передвижениях. Теперь скажите, когда было совершено убийство?