– Больше не будет. Он все знает.
Я опустил ноги на пол, сел и посмотрел на нее. Комната передо мной еще кружилась, за глазными яблоками стучали маленькие молоточки, а голова, казалось, начала подниматься по длинной спирали к потолку.
– Он знает, – повторила она. – Я больше не скрываю. Обо мне могут писать в газетах, как о ком угодно другом. И я думаю, что получу от этого удовольствие.
– Кто сказал ему?
– Думаю, он уже какое-то время подозревал. Но он у меня, – она презрительно сжала указательный и большой пальцы, – вот здесь. Кроме того, я намерена засадить Галана за решетку, чего бы мне это ни стоило.
В ее голосе клокотала такая ярость, что я подумал, а не было ли между ними чего-нибудь. Но промолчал, и она продолжала:
– Потом я покончу с карьерой прислуги за все. Я буду путешествовать. У меня будут драгоценности, комнаты в отелях с видом на море, и джентльмены не хуже вас будут делать мне комплименты. И будет еще один, совсем такой, как вы, чьей госпожой я стану… Но сначала, – добавила она, – я рассчитаюсь с Галаном.
– Вы хотите сказать, – заметил я, – что поможете полиции всем, что знаете?
– Да. Я поклянусь, что видела, как Галан…
– А я говорю вам еще раз, что в ложных показаниях не будет необходимости! При наличии показаний мадемуазель Прево и моих ему не отвертеться. Вы больше поможете нам, – настаивал я, стараясь удержать ее взгляд, – сказав правду.
– О чем?
– Рассказав то, что вы знаете наверняка. Бенколин убежден, что вы видели убийцу Клодин Мартель.
Она широко открыла глаза:
– Значит, вы все еще не верите мне?! Я повторяю…
– О, вы могли не знать, что это убийца! Но Бенколин считает, что убийца вошел в музей вчера вечером, перед тем как ваш отец запер дверь, и прятался в галерее. Больше того, он уверен, что убийца был членом клуба, которого вы знаете. Сказать вам, как вы можете больше всего помочь нам? Просто расскажите, кто из членов клуба вошел вчера в клуб этим путем.
Она смотрела на меня непонимающим взглядом, высоко подняв брови. Потом расхохоталась, села и потрясла меня за плечо.
– Вы хотите сказать, – воскликнула она, – что великий Бенколин – сама непогрешимость, великий властелин логики – так легко дал себя одурачить?! Потрясающе! Этого не может быть!
– Перестаньте смеяться! Что значит «одурачить»?
Я повернул ее лицом к себе. Все еще тяжелым, с издевкой взглядом она оглядела мое лицо.
– А то! Если убийцей был член клуба, то вошел он не через музей. Я видела всех, кто входил на протяжении всего дня, и, мои дорогой мальчик, среди них не было членов клуба. Боже, какое у вас смешное лицо! Вы думали, что он всегда прав? Ну, я бы могла сказать вам все это уже давно.
Я почти не слышал, как она смеялась. Целое здание теории, со всеми его шпилями, башнями и башенками, держалось на этой посылке, теперь же вдруг из него с грохотом посыпались камни. В мгновение ока, если только все это было правдой, здание превратилось в руины.
– Послушайте, – сказала она, высвобождая плечо. – Из меня вышел бы детектив получше любого из вас. И могу вам сказать…
– Подождите! Ведь убийца никак не мог прийти иначе, чем через музей! Расположение дверей…
Она опять расхохоталась:
– Мой дорогой мальчик! Я не говорю, что убийца не прошел этим путем. Я согласна с вами, он прошел через музей. Но вы ошибаетесь, подозревая члена клуба! А теперь я могу сказать вам две вещи…
– Ну?!
Она приложила руку к губам, глубоко вздохнула. От торжества у нее зарделось лицо, она полуприкрыла глаза.
– А именно то, что не смогла раскопать вся парижская полиция, вместе взятая, – проговорила Мари Августин. – Первое: я знаю, где спрятано оружие.
– Что?!
– И второе, – невозмутимо продолжала она, – я знаю почти наверняка, что преступление совершено женщиной.
Глава 16
Это было уже слишком. Я чувствовал себя как Алиса в Стране Чудес, когда у нее на глазах растворилось целое судебное заседание, обрушившись дождем игральных карт. В бессмыслице вдруг обнаружился смысл, а смысл оказался бессмыслицей.
– Да ну? – после долгой паузы растерянно сказал я. – Да что вы?
– Вас это удивляет? – поинтересовалась она очень вежливо.
– Черт вас побери! Вы шутите?!
– Ничуть, – заверила она меня, приглаживая волосы. – После этих дешевых детективных трюков вчера ночью, простите меня, я просто не могла ему этого рассказать. Однако я это удовольствие припасу себе на будущее…
– Ладно, – безнадежно махнул я рукой. – Значит, вы говорите, что нашли кинжал?
– Да, я знаю, где он. Я его не трогала. Скажите мне… между прочим, как вас зовут? – прервала она себя.
– Моя фамилия Марль. Так что вы говорите?
– Скажите, разве полиция не обыскала каждый дюйм в музее, в проходе и вообще всюду, так и не найдя ничего?
– Да, да, продолжайте! Ваше торжество восхитительно, конечно, но…
– Но они ничего не нашли, господин Марль, потому что пренебрегли древним правилом. Нож все время был у них перед глазами, оттого-то они его и не видели! А вы сами спускались в Галерею ужасов?
– Да. Как раз перед тем, как обнаружил тело.
– Вы не обратили внимания на мастерски выполненную сценку у основания лестницы? Я имею в виду убийство Марата. Марат лежит, наполовину высунувшись из ванной, в груди у него кинжал, из раны струится кровь… Так вот, мой дорогой мальчик, часть этой крови была настоящей.
– Вы хотите сказать…
– Я хочу сказать, – спокойно сказала она, – что убийца спустилась в галерею и вынула кинжал из восковой груди Марата. Когда папа делал эту фигуру, он достал самый длинный, самый острый, самый смертоносный кинжал, какой только сумел найти; воск не затупил острие, уберег от грязи и пыли, и его нетрудно вытащить. Когда убийца закончила свое дело, она воткнула кинжал на место, в грудь Марата. Вчера вечером полиция смотрела на него, сотни людей смотрели на него сегодня, но никто его не заметил.
Я снова видел эту жуткую сцену в подвале, как видел ее накануне вечером, когда обратил внимание на ее ужасающее правдоподобие. А затем я вспомнил другую вещь – и чертыхнулся от досады на собственную глупость. Именно там – там, перед Маратом – я слышал, как что-то капало! Потом я приписал этот звук фигуре сатира, где находилось тело, но, если бы у меня была хоть крупица разума, я должен был бы сообразить, что невозможно услышать такой тихий звук на таком расстоянии. Звук все время доносился от группы Марата…
– Ладно, – сказал я, – но вы-то как это заметили?
– Ах! Я снова под подозрением?… Передайте-ка мне сигарету, пожалуйста!… Ну как же я могла не заметить! Господин Марль, я всю жизнь провела в этом музее. Я знаю его как свои пять пальцев…
– Да?
– Когда я осматривала сегодня утром группу Марата, я заметила несколько незначительных изменений. Письменный стол Марата был сдвинут на полдюйма влево. Кто-то задел юбку Шарлотты Корде, расправив складку. Главное же – кинжал не был погружен по рукоятку в восковую грудь Марата, и несколько пятен крови рядом с ванной не были нарисованными.
– Вы трогали нож?
Она насмешливо подняла бровь:
– О нет! Я ждала, чтобы полиция обнаружила это. Я была уверена, что ждать мне придется долго…
– Там повсюду могут быть отпечатки пальцев…
– Возможно, – безразлично ответила она, затем подождала, пока я дам ей прикурить сигарету, которую она взяла из лакированной коробки, и продолжила:
– Вообще, меня не особенно интересует убийство мадемуазель Мартель. Но я не думала, что вы проглядите улики, указывающие на то, что убийцей наверняка была женщина, причем женщина, не имеющая доступа в клуб.
– Почему?
– Убийце нужно было что-то, что Клодин Мартель носила на золотой цепочке на шее. – Она пронзительно взглянула на меня. – Вы не поняли?…
– Мы уже пришли к заключению, что это должен был быть серебряный ключ.
– Я тоже так подумала, – кивнула она. – Счастлива, что мне в голову пришла та же самая мысль, что и великому Бенколину. Хорошо! Ну, мой дорогой мальчик, а зачем же убийце понадобился ключ, если не для того, чтобы попасть в клуб? Вы-то сами как попали сюда сегодня?