Когда Сергей Иванович свернул в Невский переулок, незнакомец змеей юркнул следом.
Человек в темном пальто потерял Левовского из виду всего лишь на несколько секунд. Когда он заглянул в переулок, то поначалу ничего не заметил, кроме темноты, но донесшийся глухой всхлип заставил отпрянуть назад и затаиться.
Тяжелые шаги прогрохотали почти рядом, человек в темном пальто едва успел вжаться спиною в небольшое углубление в стене, но тусклый свет все же позволил увидеть пылающий взгляд темных глаз, рассеченную надвое бровь — то ли старой раной, оставившей шрам, то ли просто показалось, и пышные усы незнакомца. Сердце пыталось вырваться на свободу, отдаваясь быстрыми ударами в голове.
— Что за напасть? — так с минуту простоял преследователь в простенке, прислушиваясь к звукам ночного города. Только когда успокоился сам и убедился в отсутствии постороннего шума, вышел из укрытия и решился войти в переулок. Ступал он на носках, словно боялся, что кто-то может его услышать. Он не сразу заметил лежащее у стены тело, опустился, и когда нащупал ручку ножа, внезапно отпрянул, но затем приподнял Сергея Ивановича. Тот был мертв. Незнакомец неосознанно сунул руку в боковой карман пиджака, нащупал мягкую кожу бумажника и аккуратно его вытащил, не иначе боялся потревожить убитого, сунул в карман своего пальто, таким же осторожным движением опустил убитого. Хотел вернуться на Новый проспект, но, заслышав скрип снега — кто-то вот-вот должен был свернуть в переулок, бросился бежать в сторону канала, где его скрыла ночная темнота.
Глава третья
Прерванный сон в зимнюю ночь
В ТРЕТЬЕМ ЧАСУ, когда крепкий сон не дает возможности после тяжелого дня оторвать голову от мягкой подушки, раздался настойчивый звон колокольчика. Иван Дмитриевич проснулся с первым звуком, наверное, многолетняя привычка ко всяким неожиданностям осталась гореть непогашенной свечой в глубине души. Сквозь дубовую дверь было слышно, как прошаркала по коридору незаменимая Глаша. Звякнула железная цепочка, с едва слышным скрипом отворилась дверь. Послышались неясные голоса, словно бубнили себе под нос. Путилин, даже не пытаясь прислушаться, тихонько поднялся с теплой постели, чтобы не потревожить чуткий сон жены и, не дай бог, не дать повод для ворчания. Он накинул толстый халат, подвязав его тонким поясом, взялся за потертую ручку, когда раздался тихий стук. Глаша жалела супругу и не хотела нарушать ее сладкого сна, потому что знала, что Иван Дмитриевич услышит даже едва различимые звуки.
Путилин осторожно повернул ручку и потянул на себя. Глаша от неожиданности отпрянула назад, екнула, трижды быстро перекрестилась и прикрыла лицо рукой. Во второй ее руке на кончике свечи дрожал огненный мотылек.
— Ой, Иван Митрич! — только и смогла выдавить она из себя, блестя глазами.
— Кто там?
— Посыльный, — она дышала тяжело, с придыханием, словно не могла успокоиться.
— Проведи в кабинет, пусть там подождет, — а сам повернулся, чтобы надеть брюки и рубашку.
Через несколько минут, застегивая верхние пуговицы рубашки, Путилин вышел в освещенный несколькими свечами кабинет, где с ноги на ногу переминался немолодой мужчина в полицейской форме. При появлении начальника сыска он вытянулся во фрунт.
— Здравия желаю, ваше высокородие, — произнес он хорошо поставленным голосом, но не слишком громко, чувствуя, что пошел третий час ночи.
— Что стряслось?
— Ваше высокородие, в половину второго городовой Петров, несущий службу на Николаевской улице, проходя мимо Невского переулка, заметил темный мешок, лежащий у дома господина Ивановского. Решил проверить. Мешок оказался телом. Городовой доложился приставу, тот меня направил к вам.
— Убийство, — констатировал Путилин.
— Так точно…
ОТ УЛИЧНОГО МОРОЗНОГО воздуха в первое мгновение перехватило дыхание, и Иван Дмитриевич прикрыл нос меховым воротником, а под санями хрустел примятый снег, и фырканье лошади оглашало округу тяжелым дыханием, которое с каждым выдохом сопровождалось молочными клубами.
Улицы города были пусты, только на некоторых перекрестках горели костры для обогрева прохожих по давнему распоряжению обер-полицмейстера. Дрова закладывались в круглые решетки из железных прутьев. Почти у каждого костра находился городовой, который распоряжался, чтобы хозяева близлежащих домов выделяли дрова для обогрева бродяжного люда. Около полицейского жались к кострам несколько замерзших в рваной одежде, в рваных шапках или с завязанными платком ушами, дворовые голодные собаки с поджатыми хвостами вздрагивали от каждого движения людей и отскакивали в темноту при первом признаке опасности.