Картина, нарисованная Провансом, оказалась точной. Тело молодой женщины, согбенное, словно перед смертью она преклонила колени, привалилось к кухонному столу. Голова жертвы покоилась на столешнице, повернутая под совершенно немыслимым углом к телу, из коего, похоже, вытекла вся кровь, и теперь ее темная масса обильно покрывала пол вокруг трупа. Он отметил неуместную в этих условиях деталь: две белые, словно слоновая кость, ступни жертвы, как нарочно, не запятнанные кровью. В нескольких шагах от трупа девушки растекалась еще одна темная лужа. Он без особого труда догадался, что кровавые лужи имели разное происхождение, а точнее, вытекли из двух жертв. Струившиеся поначалу отдельно, оба потока постепенно слились в единое озеро; кстати, неплохо было бы выяснить, в какое время они соединились. Он снова попытался разобраться в хаосе отпечатков, но ничего, кроме бессмысленного топтания, не обнаружил. Тогда он принялся рассматривать убиенную горничную.
На молодой женщине были надеты юбка, кофта и завязанный бантом на талии передник с нагрудником, отличительный признак горничных. Высоко зачесанные и забранные в узел волосы открывали узкий, почти детский затылок. Соскользнувший с головы кружевной чепчик плавал в луже крови. Николя с изумлением воззрился на пару хорошеньких туфелек без задников, валявшихся в нескольких шагах от тела. Роскошные туфельки, явно очень дорогие, никак не по карману девушке, проживавшей в услужении. Спустившись со скамеечки, он подошел поближе, пытаясь обуздать обуревавшие его противоречивые чувства: нежелание прикасаться к трупу и жалость к убитому человеческому существу. Понимая, что придется самому оценивать состояние тела и определять время смерти, он потянулся за часами и обнаружил, что забыл их на улице Монмартр. Прежде он всегда заботился о соблюдении точности во времени, но с тех пор, как ему стало некуда спешить, он отвык постоянно смотреть на часы и перестал носить их с собой. Тем не менее надо попробовать вычислить момент смерти хотя бы приблизительно. Он вышел из дома Ноблекура около девяти утра, часа два у него заняли покупки, потом он позволил себе побродить по лавкам букинистов и полистать книги. Когда приставы прервали его занятие, скорее всего, уже пробило полдень. Путь до улицы Нев-Сент-Антуан, пролегавший по лабиринту узких улочек, оказался довольно долгим, и он вошел в кабинет Ленуара никак не ранее половины первого. Беседа c начальником, поездка в фиакре, разговор с герцогом де Ла Врийером, потом с Провансом… Пожалуй, сейчас где-то часа два пополудни.
Он знал, что трупное окоченение происходит постепенно, признаки его также проявляются в несколько этапов. Да, не забыть принять во внимание температуру в помещении. По ночам в кухне прохладно, ибо огонь погашен, а окна открыты. На дворе октябрь, значит, ночные холода уже весьма чувствительны. В сухом и холодном воздухе окоченение держится дольше, нежели во влажном и теплом. Кроме того, установлено, что при внезапной смерти, с каковой, похоже, он сейчас столкнулся, признаки окоченения появляются позднее, нежели в иных случаях. Перевернув тело и убедившись, что процесс окоченения начался, он решил, что смерть наступила между десятью часами и полуночью.
Склонившись над трупом, он принялся рассматривать ужасную рану у основания шеи. Похоже, кто-то с силой воткнул деревянный клин под правое ухо жертвы и, разорвав кожу, глубоко вдавил внутрь мышечные ткани. В глубине раны виднелся кусок кружев от рубашки. Жизнь вытекла из несчастной вместе с кровью. Глаза жертвы утратили цвет, роговица помутнела, оболочки покрылись желто-бурыми пятнами. Глядя на лицо, отмеченное печатью смерти, он содрогнулся: лоб посерел, нос заострился, челюсть отвисла, губы оттопырились, сухая и бледная кожа натянулась, придав лицу выражение растерянности и изумления. Порывшись в карманах передника и юбки, он нашел носовой платок и тонкую металлическую цепочку с крестиком; цепочка порвалась и, выскользнув у него из рук, исчезла в складках платья.
Оставалось дождаться, когда прибудут носилки, вынести останки из подвала и отвезти их в мертвецкую, где их подвергнут вскрытию. Не исключено, что результаты вскрытия направят следствие по новому пути. А пока он решил произвести небольшое деликатное расследование. Раз невозможно ничего извлечь из окружающей труп грязной кровавой жижи, значит, надобно изучить окрестности, где кровавые следы, без сомнения, разойдутся в разные стороны, и он сможет проследить, куда они приведут. Следы покрывали пол сплошным ковром: слуги натоптали во всех помещениях кухни. Впрочем, ничего удивительного, ведь они сбежались на помощь раненому дворецкому, а потом относили его к нему в комнату. В шкафу он нашел несколько ножей, как две капли воды похожих на нож, оброненный рядом с телом дворецкого. Интересно, нож взяли на кухне или убийца принес его с собой? Как и следует в хорошем доме, во всех кухонных помещениях царила образцовая чистота, о чем свидетельствовала начищенная до блеска утварь. Уборку здесь явно проводили тщательно и ежедневно, быть может, даже делали перепись утвари… Эта мысль потянула за собой следующую, на его взгляд, бесспорную: рана на шее молодой женщины, широкая, глубокая, с рваными краями, не могла быть нанесена кухонным ножом с деревянной ручкой. Чтобы понять, как был ранен Жан Миссери и не воспользовался ли преступник тем же самым орудием, каким он ударил горничную, следовало осмотреть рану дворецкого. В зависимости от результатов осмотра расследование вполне может обрести новый поворот.
Он вернулся к следам на полу. Отпечатки, обнаруженные им на внутренней лестнице, соединявшей антресоли с первым этажом, не давали ему покоя. Встав на цыпочки, он пошел но следам, стараясь обходить запачканные места, чтобы не добавлять к имевшимся отпечаткам свои собственные. Бурая дорожка привела его в проход, ведущий во двор. Пересекая незапятнанный участок, он снял башмаки. Ни в прачечной, ни в прилегавшем к ней дворике он не обнаружил ничего подозрительного, равно как и на лестнице, ведущей в погреба. Тогда он решил еще раз проделать путь, пройденный им вместе с Провансом, иначе говоря, дойти до внутренней лестницы. Найдя в оранжерее лейку с водой, он тщательно вымыл подошвы своих башмаков. На лестнице он опустился на колени и убедился, что кровавые следы успели почернеть. Добравшись до антресолей, он засомневался, надо ли продолжать изыскания на втором этаже, где находятся апартаменты министра. Хотя, собственно, он ничем не рискует. Вряд ли его упрекнут в нескромности, да и след наверняка окажется ложным. Обнаруживший труп Прованс мог подниматься по этой лестнице, наследить, а потом, заметив, что у него запачкались башмаки, сменить их или вымыть. Пока он обдумывал эту гипотезу, внутренний голос нашептывал ему, что он совершенно прав в своем упорстве и надобно слушать интуицию, которой он, наряду с разумом, уже много лет руководствовался в своей работе.
Отпечатки становились все менее четкими. Но Николя знал, что следы крови, субстанции жирной и липкой, необычайно въедливы. Следы привели его в маленькую комнату, скудно обставленную двумя банкетками, обтянутыми вытертым красным бархатом; напротив обшитой панелями стены высилась стопка поленьев. Попасть в апартаменты герцога де Ла Врийера отсюда явно не было возможности; вероятнее всего, комнатка располагалась на пути к чердачному этажу здания, где в богатых домах обычно устраивали комнаты для прислуги или дополнительные хранилища. Обнаружив в углу огарок свечи, он зажег его и продолжил осмотр лестницы. Но напрасно он склонялся, едва не упираясь носом, над дубовыми ступенями: на лестнице следов больше не было. Они нашлись на полу упомянутой выше комнатки; цепочка следов тянулась к французскому окну; когда он подошел к нему, на него обрушилась волна ледяного воздуха, и он поежился от холода.
Как случилось, что окно оказалось открытым? Кто забыл опустить ручку щеколды? Он широко распахнул створки, и в лицо ему ударил порыв ветра. Окно выходило на огражденный перилами балкон, с видом на улицу Сен-Флорантен. Когда он увидел на каменном полу кровавые следы, сердце его сильно забилось. Следы вели за угол здания, в направлении портала главного входа; проследовав за ними, он перегнулся через балюстраду. Там его ждал новый сюрприз: темная пунктирная линия бежала по узкому стенному карнизу, покоившемуся на украшавших фасад колоннах. Он решил спуститься и посмотреть, куда они приведут его. К счастью, в отличие от своего друга Семакгюса, головокружение ему не грозило. Во время кругосветных плаваний на королевских кораблях Семакгюс ни разу не вскарабкался на мачту. Впрочем, как говорил он, смеясь, его обязанности хирурга редко требовали от него подобного рода упражнений. Николя боялся закрытых помещений и тесных комнат; высота же не пугала его; к тому же он был ловок как кошка. Прижавшись спиной к стене и не отрывая подошв от карниза, он двинулся вперед и вскоре добрался до портала. Стоило ему поставить ноги на выступающий край крыши, в грудь ему ударил порыв ветра, и от неожиданности он чуть не потерял равновесие. Чтобы снова почувствовать себя уверенно, он, откинув назад голову, отступил и прижался к стене. Обретя равновесие, он, придерживаясь за верхний карниз, ступил на карниз портала. Там следы исчезали. Он осторожно лег на козырек крыши и, придвинувшись к краю, заглянул вниз. Вглядываясь во мрак, он сообразил, что если аккуратно сесть на край, придерживаясь за всевозможные выступы и обхватив ногами колонну, можно спуститься вниз; а если перебраться на железную ограду, оттуда и вовсе можно спрыгнуть на улицу. Конечно, для взрослого человека такая эскапада представляла определенный риск, но мальчишка мог исполнить ее с легкостью. Николя не отважился довести эксперимент до конца, ибо, насколько мог видеть, покрытая слоем грязи мостовая вряд ли могла сообщить ему какие-нибудь дополнительные сведения.