Задачу, равную, поистине, квадратуре круга, решил Ноблекур, возложивший на себя задачу увязать интересы и чувства, сколь бы деликатными они ни были. Вооружившись пером, он составил список взаимных требований. Сатин обязалась вернуть себе имя Антуанетты Годле, полученное ею при рождении, и оставить свое теперешнее занятие. Николя брал на себя обязательство помочь ей приобрести у супругов, давно желавших удалиться от дел, небольшую лавочку на улице Бак, где она станет торговать модными товарами и предметами женского туалета. Самое сложное оказалось убедить Полетту; видя, как в одночасье рушится дело, переданное в надежные руки избранной ею преемницы, бывшая сводница бушевала так, что Николя незамедлительно вспомнил, с какой яростью эта изворотливая бестия в былые времена торговалась с полицией. Подождав, пока первая гроза пройдет, господин де Ноблекур, успевший к тому времени снискать благоволение сей не слишком почтенной в прошлом особы, осыпал ее куртуазными комплиментами, проявил чуткость и понимание, и в результате его вмешательство сотворило чудо. Полетта успокоилась, а неожиданное возвращение Президентши, чей английский вояж завершился катастрофой[1], позволяло устранить последние препятствия. При мысли о возможности вернуться в «Коронованный дельфин», а тем более в качестве хозяйки и управляющей делами, подруга Сатин запрыгала от радости. Не переставая ворчать, Полетта согласилась на все, а сделала еще больше. Под началом Сатин заведение не только процветало, но и приобрело определенную изысканность, что изрядно повысило его репутацию. Желая отблагодарить Сатин, Полетта сделала ей подарок, купив для нее маленький антресольный этаж в доме на улице Бак, где Николя уже приобрел для нее лавку.
Николя официально, в присутствии нотариуса, признал своего внебрачного сына и дал ему свое имя. Пользуясь своим влиянием, он сделал все необходимое, чтобы сведения, хранившиеся в полицейских архивах относительно прошлых занятий Сатин, затерялись навечно. Оставалось сообщить Луи о переменах, суливших серьезные изменения в его видах на будущее. Дело это казалось особенно деликатным, ибо могло вызвать у подростка подлинное потрясение. Ноблекур вызвался исполнить роль посредника, но Николя решил начать свою карьеру отца с откровенности и рассказать сыну всю правду. Впрочем, ему не в чем было себя упрекнуть, ибо о том, что у него есть ребенок, он узнал совсем недавно. Оставалось только выяснить, что думает сам подросток о решениях, принятых без его ведома.
Николя вспоминал, каким он сам был в этом возрасте, и, обращаясь к Луи, пытался представить на его месте самого себя, только много лет назад. Их первая встреча вдохнула в него мужества. В тени деревьев, окружавших дом Полетты в Отейле, он рассказал мальчику всю свою жизнь, ничего не опуская и обходя острые углы, дабы не набросить тень на мать ребенка. Луи, воспринявший все всерьез и вполне естественно, немедленно атаковал его вопросами. Летом их встречи участились; особенно они любили собираться в Вожираре, у доктора Семакгюса; там между отцом и сыном зародилось своеобразное чувство сообщничества, вскоре переросшее в нежную привязанность. Проверив знания сына, Николя, не переставая сожалеть об изгнании из королевства своих учителей-иезуитов, решил отдать его в коллеж ораторианцев в Жюйи, где воспитание, опиравшееся не только на классическое наследие, но и на современную философию, соответствовало идеям, которые маркиз де Ранрей внушал Николя, когда тот, будучи подростком, жил в Геранде. Особое внимание в коллеже уделяли современной литературе и преподаванию иностранных языков. Каникулы Луи будет проводить в Париже, поровну деля свое время между улицей Монмартр и улицей Бак.
— Когда я увижу короля, отец?
Николя вздрогнул: он забыл, где он сейчас находится. Марион и Катрина только что внесли дымящийся омлет с телячьими почками, и все приступили к трапезе.
— Я повезу вас в Версаль в одно из воскресений, — ответил он. — Мы будем слушать мессу в той же церкви, что и король, и у вас будет возможность как следует рассмотреть его величество, а затем приблизиться к нему в большой галерее.
Луи улыбнулся. Глядя на выражение его лица, у Николя сжалось сердце: на миг ему показалось, что сын удивительным образом похож на его сводную сестру Изабеллу.
— Как поживает господин Ленуар? — спросил Лаборд.
— Когда я видел его в последний раз, он пребывал в добром здравии.
Сотрапезники отметили прозвучавшую в ответе горечь.
— Я не погрешу против истины, — продолжил Лаборд, — если скажу, что этот человек, как никто иной, прекрасно разбирается в оперном искусстве.
— Боюсь, — с иронией ответил Семакгюс, — что, общаясь с преемником Сартина, о коем мы дружно сожалеем, наш друг стремится не столько понять его, сколько показать себя.
Николя вскинул голову.
— Фраза, подразумевающая либо слишком много, либо слишком мало, — произнес Ноблекур. — Впрочем, апофтегма несколько коротковата для личности, обладающей обширной властью. Сартин значительно расширил полномочия своей должности. Что сделает из нее его преемник?
— О-о, — отозвался Бурдо, — преемник стал настоящим министром, хотя и без портфеля. Вы же знаете, сколь велико его тайное и поистине необъяснимое влияние. Он разит, и он же спасает. От него исходят и мрак, и свет. Его власть простирается далеко, однако осуществляет он ее весьма деликатно. Он возвышает и низвергает по своей воле и своему усмотрению.
Николя покачал головой.
— Тот любил парики, а этот любит переплеты с гербами.
— И это означает, — смущаясь, произнес Луи, — что и тот и этот пытаются заполнить пустоту!
Все зааплодировали, а Николя улыбнулся.
— Как говаривал наш покойный король, «породистого пса не надо учить», — заметил Лаборд.
— Это у него от деда, — отозвался Николя. — Маркиз никогда не лез за словом в карман.
— Господа, — продолжил Лаборд, — с вашего дозволения, я удалюсь, оставив вас в облаке ароматов этого восхитительного омлета. Прошу отметить, сколь нежны в нем почки. В честь молодого Ранрея, я, как некогда в Трианоне, сегодня лично приложил руку к приготовлению ужина. Поэтому вместе с Катриной я иду на кухню доводить до совершенства задуманный мною сюрприз. Семакгюс, вам предстоит убедить нашего хозяина удержаться от искушения! Луи, идемте со мной, мне нужен подмастерье.
Мальчик вышел из-за стола; для своего возраста он был довольно высок. Скольким вещам ему еще предстоит научиться! — подумал Николя. Ездить на лошади, охотиться, фехтовать… Ведь, несмотря ни на что, Луи из рода Ранреев. И он вновь вернулся к своим невеселым размышлениям. Следуя совету Сартина, он попросил аудиенции в первый же день, и новый начальник полиции не отказал ему. Стоя за рабочим столом, где его предшественник часто устраивал смотр парикам, он во всей красе являл подчиненному свою высокую полную фигуру. На круглом одутловатом лице выделялся крупный нос, нависавший надо ртом с мясистой нижней губой, выразительные движения которой, сопровождавшие отказ или презрительное снисхождение, привлекали взгляд к двухэтажному подбородку. Пристальный взор живых глаз, в упор смотревших на собеседника, позволял заподозрить наличие немалой доли высокомерия, скептицизма и ничем не обоснованного самомнения. Тщательно закрученные локоны напудренного парика волнами ниспадали на строгую шелковую судейскую мантию, подчеркивая ослепительную белизну батистовых брыжей. Аудиенция, сокращенная по причине прибытия следующего посетителя, не предполагала обмена мнениями.
— Господин комиссар, — произнес Ленуар, — вас рекомендовал мой предшественник. Не так давно я лично имел возможность оценить ваши выдающиеся способности сыщика, кои вы блестяще подтвердили при расследовании весьма деликатного дела. С другой стороны, опыт подсказывает мне, что личные методы ведения дел, какими бы полезными и эффективными они ни были, слишком сходны с интригами, от которых власть уже устала. Вы не можете играть при мне такую же роль, какую играли при господине де Сартине. Я намерен обновить правила игры и ввести новые методы, соответствующие моим собственным взглядам.