Бесчисленные торговцы картинами и гравюрами, заполонившие Лувр, втискивали свои лавки в любую щель дворцовых зданий. В этих лавках часто продавали подделки, и хотя за крупные мошенничества полагалась виселица, наказание останавливало далеко не всех. Однажды полиции пришлось расследовать дело о мошенничестве, жертвой которого стали несколько богатых иностранцев, подавших жалобу в посольство своей страны. Когда в 1772 году Николя вывел на чистую воду нескольких умельцев, изготовлявших подделки, торговцы забегали так, что ему показалось, будто он разворошил муравейник. Впрочем, покупателям переполох пошел на пользу: количество продаваемых подделок сократилось.
В книжных лавках его знали так же хорошо, и стоило ему появиться, как продавцов, как честных, так и не очень, охватывал трепет. Просвещенных любителей книг насчитывалось не слишком много, и книготорговцы, следуя примеру продавцов картин и эстампов, не стремились выставлять подлинные редкости, предпочитая предлагать публике дешевые издания. Николя вспомнил несколько счастливых находок, например, первое издание «Французского кондитера» Франсуа-Пьера де ла Варена. Этот маленький, размером с двенадцатую часть ин-фолио, томик в красном сафьяновом переплете, изданный в Амстердаме в 1655 году Луи и Даниэлем Эльзевирами, он презентовал господину де Ноблекуру, и тот от радости едва не лишился чувств. Букинисты налетали на дома, погрузившиеся в траур, и оптом скупали у безутешных родственников целые библиотеки. Но ничто не вечно, и теперь найти редкое стало практически невозможно; вдобавок если раньше его можно было приобрести за приемлемую цену, то теперь стоявшие на страже аргусы мгновенно назначали за него поистине несусветную сумму. А еще в книжных лавках дерзко торговали запрещенными и осужденными книгами; нелегальные брошюры или избежавшие костра памфлеты хранили в задних комнатках, куда, заговорщически подмигнув, торговцы уводили покупателей, дабы скрыться от пронырливых осведомителей, выслеживавших как покупателей запрещенной литературы, так и тех, кто приносил ее на продажу.
У одного из знакомых книгопродавцев Николя отыскал Плавта, Теренция, полное собрание сочинений Расина и томик Лесажа, иначе говоря, книги, способные составить счастье ученика любого коллежа. Отойдя в сторону, он наблюдал, как книголюбы, притянутые, словно магнитом, огромным выбором предлагаемых изданий, рассматривают книгу за книгой, вызывая неудовольствие продавца, постоянно опасавшегося, что у него незаметно украдут какое-нибудь особо ценное издание. Любители книг могли часами оставаться в лавке, просматривая книги и роясь в ящиках с гравюрами, но их поиски редко увенчивались покупкой.
Увлекшись записками путешественника в Америку, Николя внезапно почувствовал, как кто-то тянет его за пуговицу. Обернувшись, он узнал унылую и непривлекательную физиономию одного из приставов, несущих службу при начальнике полиции в особняке на улице Нев-Сент-Огюстен. Пристав был не один; второй стражник, которого, как ему показалось, он видел впервые, наблюдал за ним с улицы.
— Господин комиссар, — сказал пристав, — следуйте за нами.
— Что это значит?
— У нас приказ немедленно доставить вас к господину Ленуару.
Николя постарался скрыть свое изумление.
— Полагаю, вы позволите мне расплатиться за покупки, — не задавая вопросов, произнес он.
Выйдя из лавки, он в сопровождении обоих приставов сел в фиакр. Стекла были подняты, шторки задвинуты, и в спертом воздухе кузова быстро распространился тошнотворный запах немытых тел. Надвинув на лоб треуголку, Николя принялся соображать, что могло произойти, ибо его задержание более всего походило на арест. Он слишком хорошо знал приемы и привычки власти, исполнителем которой являлся вот уже много лет. Он провел не одно расследование и был посвящен во множество тайн, так что причину для ареста вряд ли пришлось долго искать. И что теперь его ожидает? Ссылка в провинцию? Но он слишком незначительная фигура, чтобы удостоиться подобной чести. Вероятнее всего, его заключат в какую-нибудь тюрьму на основании письма с печатью, предварительно разъяснив причины его заточения. Интересно, какие основания они выдвинут? Хотя… Он усмехнулся, и оба сопровождающих взглянули на него с изумлением. Скольких людей отправили в тюрьму, не предъявив им обвинения и не разъяснив причин их ареста! Так что он не первый и не последний. Главное — сохранить хладнокровие; впрочем, ждать осталось недолго: скоро он узнает, что приготовила ему судьба.
Пока он ждал в прихожей перед кабинетом начальника полиции, оба цербера не отступали от него ни на шаг. Неожиданно дверь отворилась, и он увидел дружелюбное лицо старого лакея. Лакей пригласил Николя войти, а когда тот проходил мимо, шепнул ему на ухо:
— Он сам ничего не знает!
Слова старика явно относились к Ленуару. Чего не знает его нынешний начальник, и о чем он должен знать? Начальник полиции писал и при появлении Николя даже не поднял головы. Только когда комиссар подошел к столу, тот, наконец, оторвался от своей работы.
— Я вам признателен, господин комиссар, — произнес он, — что вы без промедления исполнили мой приказ.
— В сопровождении двух приставов было бы трудно не исполнить его, сударь. Меня сопровождал почетный караул!
— Полагаю, — бесстрастно изрек Ленуар, — они превысили полученные инструкции.
— Они нашли меня, а это главное. Наша полиция оказалась на высоте, впрочем, как всегда.
Выпрямившись, Ленуар скрестил на груди руки.
— Мне поручили пригласить вас…
Он запнулся, видимо, подыскивал подходящее слово.
— Пригласить вас… скажем… немедленно пригласить в особняк Сен-Флорантен. Господин герцог де Ла Врийер, министр Королевского дома, просит вас приехать.
Казалось, он сам удивлялся своим словам.
— Надеюсь, — продолжил он, — у герцога нет особых оснований жаловаться на вас. Вот уже три месяца, как вы не принимаете участия в расследованиях. Хотя, не обладая привычкой к дисциплине, о чем я уже выражал свое сожаление во время нашей первой встречи, вы, возможно, ухитрились самостоятельно ввязаться в какое-либо дело.
— Нет, сударь, — ответил Николя, — я подчинился вашим требованиям и скрупулезно их исполнил. Я ничего не делал, наслаждался отдыхом и охотился. Вместе с его величеством.
Тон его был настолько ироничен, что Ленуар не сумел скрыть своего раздражения.
— Поезжайте немедленно и подробно докладывайте мне обо всем, что может интересовать службу короля.
— Не премину исполнить ваш приказ, — ответил Николя. — Надеюсь, вы позволите воспользоваться фиакром, который привез меня сюда.
Поставив, таким образом, точку в разговоре, Николя кивнул и вышел из кабинета. Под изумленными взорами приставов он сбежал с лестницы и прыгнул в экипаж. «Итак, новое дело не заставило себя ждать», — подумал он. Интуиция подсказывала ему, что герцогу де Ла Врийеру понадобилась его помощь.
II
ОСОБНЯК СЕН-ФЛОРАНТЕН
Шума не было, но не было и тишины — царило молчание, исполненное великого страха и великого гнева.
Словно всадник, которому требуется собраться перед преодолением препятствия, Николя решил устроить себе передышку, пока предстоящие события не вовлекли его в свой водоворот. Он велел довезти его до площади Людовика XV и там, усевшись на каменную тумбу, принялся осматривать архитектурный ансамбль, именуемый особняком Сен-Флорантен, где судьба решила назначить ему встречу. После того, как о нем забыли на целых три месяца, его вполне могут подождать еще несколько минут. Любуясь классическим декором здания, гармонично сочетавшимся с роскошными фасадами Мебельных складов, он вспомнил трагическую ночь 1770 года. Перед глазами немедленно встали картины раздавленных тел и охваченной огнем площади Людовика XV с высившейся посредине статуей короля, бесстрастно взиравшей на паническое бегство людей, спасавшихся от пожара, вызванного неудачно пущенным фейерверком[8]. Фасад особняка Сен-Флорантен смотрел на маленькую площадь; с одной стороны въезд на площадь преграждал фонтан, с другой открывался проход в сады Тюильри. Два высоких благородных этажа с узкой балюстрадой под кровлей венчал лепной щит с оружием и две декоративные вазы. На улицу Сен-Флорантен выходил стройный портик, украшенный гербом хозяина, который поддерживали два мифологических божества. На четырехчастном гербовом щите разместились по диагонали два лазоревых поля, усеянных золотыми пятилистниками с горностаями рода Фелипо, и два желтых поля с тремя зелеными колотушками.