Но нет. Это не первый вопрос. Ставить его первым - все равно что поезд впереди паровоза. Прежде всего нужно спросить, возник ли план убить Мэри Уотерхаус в льюисхэмском погребе, когда появилась возможность зазвать ее туда?
Роджеру сразу показалось, что такое развитие замысла гораздо более вероятно. Иными словами, замысел зависел от погреба, а не наоборот. В таком случае, если принять за основу такую версию, возникает следующий вопрос: как получилось, что убийца смог заманить Мэри Уотерхаус в погреб в Льюисхэме с такой легкостью?
Роджер нахмурился. Ведь это весьма странно. Не говорят же молодой женщине: "Я знаю один премиленький погребок. Пойдем туда". К тому же, если полагаться на теорию Морсби, а она очень даже вероятна, доступ к погребу получила сама Мэри Уотерхаус в виде украденного ключа мисс Стейплз. Тогда получается, что в погреб убийцу повела сама Мэри Уотерхаус. И что из этого следует? Ага, очень интересный поворот ко второму вопросу. В таком свете, с учетом тою, что за этим преступлением кроется исключительно расчетливый ум, второй вопрос формулируется так: чем объяснить то, что Мэри Уотерхаус решила повести своего убийцу в тот погреб? Или, выражаясь немного точнее: какие обстоятельства заставили Мэри Уотерхаус привести своего убийцу в тот погреб?
Роджер еще глубже сунул руки в карманы и сел поудобнее, так, будто уже многого добился.
И именно такой способ немедленно привел к тому, что нашелся предположительный ответ: чтобы путем шантажа выманить деньги у того, кто стал в итоге ее убийцей!
Это действительно было бы гениально. Жертва шантажа знает, что шантажистка имеет доступ к этому погребу (откуда он это знает, пока не особенно важно; предположим, что знает). Искусно наведя справки (опять же, пока предположим), он узнает, что три дома, в центральном из которых находится тот самый погреб, на второй неделе августа будут пустовать. Он все подстраивает так, чтобы разговор с шантажисткой произошел именно на этой неделе. Потом делает намеки, даже пытается бунтовать, рассказывая о других шантажистах, которых выследили полицейские, прячась за шторами, за столбами на углах улиц, за кустами, за всевозможными укрытиями (кроме хлама в погребе совершенно чужого человека), но никогда, ни при каких обстоятельствах не называет тот самый погреб. Думать о нем он предоставляет шантажистке, пусть она предложит погреб сама, как свою находку. Следуя за подкинутым им ходом мысли, она приезжает именно в тот погреб в назначенное время. В погреб - не в столовую, не в гостиную, не в спальню, а только туда, где невозможно подслушать повышенные голоса даже случайному уличному прохожему,- именно в погреб.
Нет, конечно в погреб она попадает не сразу. Сначала нужен пустой дом, потом уже погреб, но только когда она войдет в дом.
Чем больше думал об этом Роджер, тем больше убеждался, что именно это и произошло. Разнервничавшись из-за упоминаний своей жертвы о шторах, столбах, кустах и всяких других ловушках, которые можно наставить в заранее оговоренном месте встречи, Мэри Уотерхаус воспринимает как свое то, что так ловко вбивали ей в голову. Она устраивает вроде бы совершенно невинную встречу в одном совершенно невинном месте и затем ведет свою "жертву" кружным путем со всеми предосторожностями, чтобы не было "хвоста", на Бернтоук-роуд. "Ага,- говорит она для эффекта,- вот мы и пришли туда, где я в полной безопасности. За нами не следили, и ты не догадывался, что я приведу тебя сюда. Теперь сможешь передать мне всю сумму, и ни один из шпионов не увидит, как я ее заберу. Опасности никакой". И вот тут наступает конец для Мэри Уотерхаус.
Очень хитро и ловко, подумал Роджер с восхищением: а как иначе это могло, собственно говоря, случиться?
Вообще-то, в такой восстановленной версии было одно слабое звено. Как могла "жертва" узнать о том, что у шантажистки есть ключ?
Знание о ключе почти неизбежно подразумевает знание о прошлом шантажистки. То, что о прошлом можно догадаться, зная об украденном ключе, недостаточно. Даже если бы мисс Уотерхаус проговорилась о том, что имеет этот ключ, она нашла бы тысячу невинных объяснений его приобретения. Безусловно, намеренно она ни за что бы не разгласила своего преступного прошлого. Это значит, что знание "жертвы" о ключе поступило из какого-то другого источника. Могло ли случиться так, что саму Мэри Уотерхаус в свое время кто-то шантажировал? Роджер знал, что такое часто происходит с теми, кто отсидел в тюрьме и пытается вести честную жизнь. Если было так, то, значит, она не смогла выполнить требований шантажиста, и он передал сведения о ее прошлом тому, кто, по его мнению, был в самом тесном контакте с девицей. Зная, что ее "жертва" обладает всей информацией, Мэри скорее стала бы выкручиваться и не только признала бы свои прегрешения, но даже хвасталась бы ими, в том числе и украденным ключом. Тогда все сходится. И то, что ее "жертва" все знала о ней, ни в малейшей степени не уменьшило бы ее требований к нему, а скорее даже увеличило бы их.
Да, это или нечто подобное, проясняло единственную неувязку, которую Роджер видел в своей теории. А это важное прояснение позволяет наводить справки в новом ключе: об обстоятельствах, связанных с компрометирующими мисс Уотерхаус сведениями. Их непременно надо изучить, под всевозможными углами.
Правда, оставалась еще одна маленькая нестыковка. Теория Роджера строилась на том, что убийца Мэри Уотерхаус наводил справки о домах номер два, четыре и шесть по Бернтоук-роуд в связи с летними поездками их жильцов. Скотленд-Ярд не выявил никого, кто интересовался бы этими поездками.
Роджер полагал, что здесь Морсби пошел не совсем верным путем. Трудно поверить, что убийца, показавший себя таким ловким в других отношениях, был настолько глуп, чтобы делать запросы собственной персоной. Брать фотографию Уоргрейва и опрашивать жильцов домов номер два и шесть, не узнают ли они его, было бесполезно. А мысль о маскировке типа очков в роговой оправе, вероятно, вселила в Морсби такую безнадежность, что больше он ничего не стал предпринимать в этом направлении.
Снова поставив себя на место убийцы, Роджер понял: чтобы не "светиться" самому, надо было изобразить некое лицо, которое бы разузнало обо всем, не привлекая к себе никакого внимания и ничем не запоминаясь. Какое же лицо напрашивается? Допустим, некто вроде торговца товарами в кредит, или предлагающего услуги рабочего, занятого на этой неделе, но согласного дешево сделать что-нибудь на следующей, например мойщика окон. Роджер стал составлять список возможных "масок", не теряя из виду, что раз учебный год закончился первого августа и убийство могло произойти в любой день после седьмого, то все справки должны были быть наведены в первую неделю августа и, скорее всего, в ее начале. Очень вероятно было также, что спрашивали не хозяек дома, а их служанок.
Записав все свои предположения, Роджер позвонил Морсби.
- Морсби, у меня для вас образовалось одно дельце. Да, по тому самому вопросу, о котором мы поспорили. Пошлите своего человека в Льюисхэм с заданием опросить служанок домов два и шесть по Бернтоук-роуд. Не помнят ли они, чтобы в первых числах прошлого августа им кто-нибудь предлагал задешево что-либо сделать или привезти товары попозже, но так и не появился снова? Усекаете?- Он зачитал список.
- Понимаю, к чему вы клоните, мистер Шерингэм.
- Я так и думал. Вы должны были сами до этого дойти, без моей подсказки. Кстати, вероятнее всего, он был загримирован, не забудьте об этом. Может, приклеил бороду.
- Борода, как правило, выглядит неестественно,- с сомнением сказал Морсби.
- Но не всегда. Спросите Кларксона,- ответил Роджер и повесил трубку.
Он снова откинулся на спинку кресла. Было бы здорово, просто очень здорово, если бы ему удалось хоть раз побить Морсби его же оружием. Ему так давно этого не удавалось, с тех пор как он раскрыл то неприятное дело о шелковых чулках. Пора уже сбить с инспектора спесь. Особенно теперь, когда тот идет по ложному следу (в этом Роджер уже был абсолютно уверен), у него самого есть прекрасная возможность.