Поморщившись, Грацци вдруг увидел в зеркале свое намыленное лицо, на котором бритва выскоблила длинную полоску чистой кожи.
У нее в аптечке тоже лежала бритва, но это ровно ни о чем не говорило. Такие имеются теперь у многих женщин.
Были найдены и письма к ней, в большинстве от того, кто перепродавал машины, а также фотографии мужчин вперемешку с собственными и семейными, которые хранились в старой коробке от бисквитов.
Однако это было не все. В квартире Жоржетты Тома ощущалось еще что-то такое, чего он был не в силах понять. Именно поэтому, наверное, Габер и сказал: "А она не очень скучала". Такое впечатление, возможно, возникало от слишком женской, слащавой обстановки квартиры. Или от роскоши ванной. Или из-за дурацкой маленькой красной буквочки "Ж", как это делают на узлах с вещами учащихся пансиона.
- Скажи-ка...
Его жена как раз вошла в комнату и взяла халат, висевший на двери. Грацци видел ее в зеркале, держа бритву у щеки.
- Что ты можешь сказать о женщине, которая переметила все белье своей монограммой?
- Быть может, она отдавала белье в стирку.
- Это начальная буква ее имени. Да к тому же нижнее белье не отдают в прачечную. Разве нет?
Сесиль согласилась. Она подошла к зеркалу, оглядела себя, поправляя волосы.
- Не знаю. Есть женщины, которые любят метить свое белье.
Он объяснил, что это не совсем метка, а квадратик с буквой, который пришивается к изнанке. Когда его поместили в детстве в интернат в Мансе, его мать пометила так пижамы, полотенца, все вещи. Он вспомнил свой номер восемнадцатый.
Она не знала и сказала, что, наверное, есть тому причина. Может быть, это что-то маниакальное? Во всяком случае, скоро проснется малыш. Он плохо сейчас ест. Трехлетнему ребенку нехорошо всегда обедать без отца. Грацци придет сегодня домой к обеду?
Он пообещал, продолжая думать о малыше, который плохо ест, и о Жоржетте Тома, сидящей возле лампы и пришивающей маленькие буквочки "Ж" на кружевное белье.
Автобус пришел пустым из Л Эй-ле-Роз. Грацци вскочил сзади на открытую платформу и остался там, чтобы выкурить первую сигарету. В 9 часов утра авеню Прт д'Орлеан еще явно не проснулась. Небо начало проясняться, и улицы Парижа оказались более воскресными, чем в Баньё.
В другом, 38-м автобусе, он предпочел сесть. На остановке Алезиа вывеска "Прожин" напомнила ему о том, что он должен сегодня увидеть звонившего ему человека. Как там его звали? Кабур. Вероятно, Габер уже обнаружил остальных. Актрису Даррэс. В телефонном справочнике значились лишь два Риволани.
Грацци представил себе маленького Габера, который до полуночи звонил по обоим телефонам, чтобы доложить ему теперь, когда он придет к себе:
- Ничего нового, начальник. Семьдесят три звонка, двенадцать раз был послан к черту, разговаривал с двумя психами и ругался с бакалейщиком, который начинает работать на рынке в 4 часа утра, так что, сам понимаешь, как его обрадовали наши полицейские заботы в 11 часов вечера.
- Я подцепил троих, начальник,- сказал Габер.
Он проснулся и побрился меньше часа назад, лицо было еще красным от холода и, дожидаясь, он сидел на уголке стола, не своего, а Парди, мрачного корсиканца, который всегда работал один и накануне только закрыл дело об аборте.
Входя в комнату, Грацци снял пальто и поприветствовал движением руки двух дежурных инспекторов, которые, стоя, курили и разговаривали о футболе. Человек в наручниках, в куртке и без галстука сидел на стуле прямо рядом с дверью, рассеянно поглядывая по сторонам.
Не поднимая глаз от своей головоломки (плоской коробки, внутри которой он должен был в определенном порядке расставить фишки с цифрами, не вынимая их оттуда), Габер сказал, что лег после полуночи, что государство опять потеряло тысячи франков на разговорах и что глупость людей просто феноменальна.
- И что же ты узнал?
- Сначала об актрисе. Разговор со службой Отсутствующих абонентов. Пришлось обзвонить тридцать ресторанов, прежде чем ее нашли "У Андре". Знаешь, как звереешь от голода, звоня по ресторанам. Различаешь в трубке характерный для них шум. С ума сойти можно.
- Дальше?
- Риволани. Шофер-экспедитор. Говорил с его женой, а не с ним самим. По дороге в Марсель, километрах в двадцати от города, у него случилась поломка в грузовике, и он оставил его в гараже Берра. Вернуться назад пришлось поездом. У нее симпатичный голосок.
- Третий?
- Третья. Это женщина. Место и в самом деле было занято.
- Гароди?
Решив наконец головоломку, Габер снова смешал фишки и начал все сначала. Его тщательно причесанные, как у молодого премьера в период оккупации, волосы были еще влажными на висках. Он не снял свою бежевую куртку с капюшоном, привезенную из Шотландии. Другие инспектора помногу раз на дню подшучивали над ним из-за его светлых волос, из-за необычного для такого учреждения пальто, из-за его жестикуляции, присущей мальчику из богатой семьи. Но ему было на это наплевать. Габер был мал ростом, худощав, на лице все время бродила улыбка человека, который ничего не принимает всерьез, особенно свое занятие. Он не очень любил эту профессию, но и нельзя сказать, что ненавидел ее. Просто она его не интересовала. Профессию ему выбрал отец.
- Мадам Гароди, верно. Одна из мадам Гароди. В семье их много. Наша замужем за инженером, которого перевели в Марсель полгода назад. Ему 26 лет, и он помешан на электронике. У меня есть приятель, который тоже этим занимается. По его мнению, в этой штуке заключено все величие греческой мифологии.
Сев за свой стол и взяв в руки красную записную книжку, Грацци с нетерпением почесал затылок.
- Ну и что из того?
- Они женаты три года. Целая история о том, с каким трудом свекрови удалось устроить их в Марселе.
- Дальше.
- Это важно для дальнейшего. Они еще не перевезли кучу вещей из Парижа. Поскольку же сам Гароди - работяга, не приходит домой по трое суток, спит с этой электроникой - ясно? - то интересующая тебя мадам Гароди решила сама осуществить перевозку кухонных принадлежностей и заодно поцеловать свекровь.