- Что еще?
- Ничего. Ничего существенного. В баре Марселя хозяева говорят, что Роже Трамони был из тех, кто увлекается игрой, не участвуя в ней. Он принимал ставки на бегах и отмечал, кто сколько выигрывает. Записывал номера всех проданных лотерейных билетов. Когда кто-нибудь выигрывал десять тысяч франков, говорил: "Это я мог бы выиграть. Деньги уплыли у меня из-под носа".
Грацци закрыл книжечку, заметив, что для этого есть определение.
- Знаю,- сказал патрон.- Мазохизм.
У него самого в это утро было помятое лицо мазохиста. Грацци встал с места, сказал: ладно, когда его возьмут, он сам им займется, а так как патрон не среагировал, спросил:
- Что вас беспокоит, печень или что другое?
- Пушка,- сказал Таркэн.- Красотка, задушенная в поезде, и пистолет 45 калибра с подпиленными пулями не вяжутся друг с другом. И еще одна вещь: как мог он быстрее нас найти тех, кто ему мешал?
В 11 часов 30 минут ощущение близкой победы проникло в коридор и комнаты инспекторов, а через внутренний телефон - в кабинет патрона, от патрона к главному начальнику, затем к следователю Фрегару. Это было торжество без всплесков, без громкого смеха, без грубых шуток, потому что вскоре, за несколько минут до двенадцати, от оптимизма не осталось и следа, лишь одна горечь, о которой каждый предпочел бы забыть. С точки зрения Таркэна, который, логически мысля, всегда полагал, что любое дело об убийстве включает убийцу, жертву и свидетелей, вообще не осталось никакой надежды
В 11 часов 20 минут контролеры с "Марсельца" вспомнили человека, похожего на Роже Трамони. Он стоял в проходе поезда.
В 11.30 кассиры с улицы Круа-де-Пети-Шан признали по фотографии человека, который предъявил выигрышные билеты к оплате, официанта из бара. Значит, это был он. И находился в Париже. Теперь оставалось лишь искать его по отелям, провести обычную проверку документов.
- Он не мог уехать из Парижа вчера до 10 или 11 часов вечера из-за малышки. Но ведь у нас есть еще Гароди. Она наверняка имеет для него такое же значение, как и остальные. Он захочет убить и ее тоже. Значит, он еще здесь.
Такое же впечатление было у всех, кроме, быть может, Таркэна, который думал о пистолете, и у Жан-Лупа, который был занят лишь своей головоломкой, в который раз рассеянно допрашивая жену электронщика.
В 11 часов 40 минут позвонили из администрации на ипподроме. Четырнадцать купюр обнаружены в кассах Венсенна после воскресных заездов.
- Этот псих - себе на уме,- сказал Таркэн. Он мог бы обменять деньги в магазинах, но тогда на него обратили бы внимание. Риск быть схваченным возрос бы в четырнадцать раз. А вот скачки - это прорва. Он жаден и сделал четырнадцать ставок по 500 франков. Во время дневных заездов открыты десятки касс. Так что надо лишь переходить из одной в другую. Да и народу столько, что никто не обратит внимания.
Кстати, кассиры совсем не помнили такого человека. Малле пошелестел списком номеров новых купюр и бросил его в корзину патрона.
В этот момент в кабинет вошел Парди, держа в руках дубленку. Лицо его было мрачным и бесстрастным несколько более, чем обычно. Было 11 часов 46 минут.
- Я нашел его,- сказал он.
- Трамони?
- Да.
- Где?
- В Сене. Его выловили вчера вечером. Он попал к Буало, как и Кабур. Буало говорит, что он сыт по горло и сбит с толку.
Улыбка застыла в уголках губ Грацци. Странное дело, но он чувствовал, как эта улыбка начала исчезать, испаряться, превратившись в глупую, немного кислую гримасу.
- Ты что, сдурел или как? - спросил патрон Парди.
- Нисколько,- ответил Тино Росси.- Я сам его видел на столе патологоанатома. Дырка в голове, как и у остальных.
- Когда? - заорал Таркэн.
- Не кричите. Мы по уши в дерьме, это ясно. Смерть наступила в субботу, в первой половине дня. В Сене пробыл с вечера того же дня. Попал туда у набережной Рапе. Когда всплыл, его заметила девочка.
В 11.48, когда Таркэн зажег сигарету, усевшись в кресле, как боксер, получивший уже достаточное число ударов по голове, когда Грацци верил еще в возможность ошибки и в совпадение, вспоминая шутки Парди бог знает о чем, вошел Аллуайо в сопровождении Габера, тот с неизменной головоломкой в руках.
- Она раскололась. Извините, патрон, я только поднял руку для оплеухи. Клянусь, я не тронул ее.
Таркэн даже сразу не понял, о ком речь.
- Гароди, понятно? - спросил Аллуайо.- Ее не было в поезде.
- Что такое?
- Так вот. Место было куплено, но она им не воспользовалась. Уехала, оказывается, дневным накануне. Грязная история. Достаточно посмотреть на нее, и все становится ясно. Ее муж в пятницу ишачил. Вместо того чтобы сесть в вечерний, она поехала дневным, чтобы встретиться в Париже с одним типом, тоже электронщиком. У меня есть адрес. Она провела с ним ночь в отеле, где тот живет, на улице Гей-Люссак. В субботу утром он отвез ее на вокзал. Она купила перронный билет и вышла вместе с пассажирами из "Марсельца", свежая, как роза, расцеловавшись со свекровью, которая встречала ее.
Тишина, которая последовала за его рассказом, немного смутила Аллуайо, и он продолжал уже более вялым тоном:
- Она не могла сразу признаться, что ее не было в поезде, понимаете? Говорит, что получилось все очень глупо, что теперь все откроется и жизнь ее пропала. Говорит, что я не знаю ее свекрови. Плачет...
- Может, ты заткнешься?
Это сказал Грацци, стоявший около патрона с книжечкой в руках, не смея посмотреть в нее, не смея положить в карман, не смея привлечь к себе внимание каким-нибудь жестом.
Патрон пошевелился, сигарета у него погасла, он положил ладонь на руку Грацци, дружески похлопал, сказал: ладно, он пойдет писать донесение, не стоит переживать, раз промахнулись, ничего не поделаешь. Все равно мы сведем счеты с этим сукиным сыном.
- Остается в ближайшие дни так ходить по коридорам, чтобы на нас не обращали внимания. Расследование мы не бросаем. Просто будем незаметны. У нас было дело с убийцей, жертвой и свидетелями. Не осталось ни свидетелей, ни убийцы. А так как убитые не разговаривают, я буду вести себя точно так же. Мальчики, я ухожу.