— Это уже кое-что! Значит, стреляли не с улицы, а со двора.
Теперь взоры всех присутствовавших были обращены во двор бесхозного дома.
— А ведь это бывший дом Цветовой, которая повесилась в прошлом году, — вещал в темноте чей-то голос.
— Вот и не верь, что есть проклятые, несчастливые дворы и участки, — обронил сокрушенно участковый инспектор.
Осмотр места происшествия закончили только к рассвету, когда уже вовсю горланили неутомимые в своих обязанностях петухи.
Установили: преступник стрелял с шестидесяти пяти метров, находясь за яблоней, что росла в самом углу двора. Это подтвердила и баллистическая экспертиза. На бывшей грядке, заросшей лебедой, остались отпечатки обуви, но очень слабые, непригодные для идентификации. Размер обуви удалось установить — сорок пятый. Отсюда напрашивался вывод: мужчина крупного телосложения. Других примет не было. Как не было ответов на многочисленные вопросы: мотивы совершения преступления (у потерпевшей ничего не взяли), местный ли житель преступник, откуда у него ружье — свое или чужое и вообще зарегистрировано ли оно и т. д.
В качестве вещественных доказательств приобщили к делу полуобгоревшие комочки бумаг, найденные недалеко от крыльца; предположили: преступник использовал их в качестве пыжа для зарядов. Это были обрывки из школьной тетради и из старых бухгалтерских отчетов. Здесь же оказался и обрывок входного билета, то ли в кино, то ли в театр.
Все молча, угрюмо рассматривали найденные пыжи-бумажки, каждый думая о чем-то своем. Лишь весельчак следователь Нуркаев оптимистично бросил:
— А что?! Вот и визитки преступника. Правда, зашифрованные, но по ним же можно работать. А?
Начальник райотдела милиции Минаев угрюмо бросил:
— Работать можно по любой зацепке, даже по надуманной. Но не любая зацепка является той единственной дверью, через которую попадешь прямо в опочивальню преступника или хотя бы к людям, которые назовут его имя. А если это прожженный негодяй, который специально подобрал все эти бумажки в каком-нибудь мусорном ящике в чужом дворе да решил их использовать для стрельбы, чтобы пустить следствие по ложному пути. Тогда как?
— Ну, Георгий Давыдович, — упавшим голосом проронил Нуркаев, — вы уж сразу самый неприятный вариант подбросили, как увесистый кусок льда за шиворот.
— Я бы очень хотел ошибиться в своем предположении. — Немного помолчав, капитан Минаев добавил: — Надо срочно выяснить личность потерпевшей.
Тяжелораненая Аушева Зейнаб во время войны была в партизанском отряде. Имела правительственные награды. После войны и до настоящего времени работала на швейной фабрике мастером.
Все эти автобиографические сведения о лицах, с которыми она так или иначе сталкивалась, были вскоре выяснены следствием.
«Может, Аушеву кто-то решил убрать как опасного свидетеля? — размышлял следователь Нуркаев. — Скажем, в связи с ее деятельностью в партизанском отряде. Такие случаи не новы в следственной практике». На совещании у прокурора района эта версия в числе других была оставлена для проработки.
Глава 3
Лейтенант Данишев поселился на последнем, пятом этаже дома, некогда построенного богатым царским вельможей. Последним хозяином перед революцией оказался один из местных крупных воротил. После революции дом пополнил жилищный фонд города.
Комната, как и ожидал Назип, не произвела на него впечатления. Единственное достоинство ее, как решил новый хозяин, — это высокий потолок да два окна, выходившие в сторону запущенного сада, который подковой охватывал старый кирпичный забор. Комната требовала основательного ремонта.
Не успел еще он подумать, куда поставить раскладушку, как в комнату кто-то постучал. И тут же в приоткрывшуюся дверь просунулась ежиком стриженная седая голова маленького старика с очками на носу.
— Дозвольте зайти? — прогнусавил он.
— Да. Входите!
— Доброе здоровьице, мил человек. Пора нам и познакомиться.
— Но я только что...
— Знаю, знаю, мил человек. Я тут в этой квартире на общественных началах, так сказать, интересуюсь, забочусь обо всем и поэтому знать должен все и вся. Зовут меня Анатолий Григорьевич Винокуров.
— Назип Гатаулович Данишев.
— Очень приятно, мил человек, очень. Вы к нам как, любезный Назип Гатаулович, временно или с прописочной постоянной?
— Думаю, постоянно буду жить.
Старик непонимающе, как глухонемой, уставился на лейтенанта, шмыгнул носом и неудовлетворенно, о чем-то раздумывая, сказал: