Выбрать главу

Шмаков молотил по клавиатуре

Довольный тишиной и безлюдьем, Першин оживил компьютер и попытался углубиться в статью, однако мысли Владимира Иларионовича какой день крутились в других сферах.

Конечно, Бондарь прав, - Першин опять подумал о герое, как об авторе романа. - Ракушки, налипшие на киль, всплывают вверх, когда на море шторм и судно треплет волна. Сказано так: по-шмаковски.

Першин улыбнулся, глянул на Шмакова - тот с остервенением колотил по клавишам, не спуская с них недоброго взгляда, словно клавиатура была манекеном ненавистного начальника.

Роман в редакции прочитали многие, и только что Першину пришлось выслушать с десяток суждений и о романе, и о поведение автора, но Владимиру Иларионовичу было интересно мнение Антона.

Першин вновь улыбнулся, глядя на сумрачного Шмакова

- Антон!

Тот вскинул голову и смотрел из-под насупленных бровей, словно Першин отвлекал его от создания эпопеи века.

- Почему автор не идет за премией? - играя мышкой, чтобы не погас монитор, спросил Першин. - Твое мнение? Это что? Пренебрежение? Бравада? Трагическое стечение обстоятельств, и автора, быть может, уже и в живых нет?

- Псевдоним, - буркнул Шмаков и снова принялся за клавиатуру.

- Псевдоним? Действительно: Ты полагаешь: - Владимир Иларионович оставил в покое мышку. - Никакой не новичок. Просто решил - что? Проверить себя? нас? Испытать острые ощущения? Вернее, пережить вновь былые ощущения? Заново испытать - да что испытать? А премия - не нужна вообще?

- Появится, - буркнул Шмаков, - когда-нибудь.

- Так ты полагаешь: - и Першин вновь открыл роман

Шмаков хмыкнул.

- И кто же? - пробегая глазами текст, спросил Першин. - Чей стиль?

Шмаков молча дернул плечом.

Задумчиво глядя на монитор, Першин прочитал, негромко и медленно

<Почему я открыл дверь, - думал старик. - Я столько лет не открывал никому двери. Все ветер>.

- Действительно, почему?

- Такой дом. Такие соседи, - хмыкнул Шмаков. - А вдруг соседка, во французском парфюме, зашла позвонить? Сотовый в шмотках затеряла. А таким - не умеет.

Шмаков оторвался от клавиатуры, посмотрел на Першина и усмехнулся, весело и зло. И вновь уткнулся в комп. А Першин, думая и о Шмакове, и о герое романа Бондаре, и об авторе романа Мешантове (или - как его там? Кто же он на самом деле, этот некий Мешантов?) прочитал другой отрывок:

<Он ударил старика ножом и произнес одно-единственное слово-вопрос "где". Ударил вновь. И вновь. И старик прохрипел: "Под ванной". Но Бондарь ударил старика вновь и ударял, пока тот ни затих. Осмотрелся, надо ли навести порядок. Нет, он ни до чего не дотронулся, а ботинки оставил у входа, на лестничной площадке.

В ванной ногой выдвинул из-под ванны таз, тряпку, облезлый цветочный горшок, достал кейс и, не оглядываясь на бездыханное тело старика, вышел из квартиры.

На улице, как и час назад, выл ветер>.

Шмаков хлестким аккордом закончил работу, шумно задвинул клавиатуру, развернулся к Першину и изрек:

- Ну. Прочитал я этот шедевр. Тебе интересно мое мнение? Об этом творении или об его создателе

Першин довольно потер руки: он любил послушать Антона. Когда человек говорит редко и скупо, хотя знает не меньше других, его мнение интересно.

- Стиль: лексика, интонация, строение фразы - все под воздействием переводных детективов:

Владимир Иларионович поморщился от обиды (ждал интересных суждений, и на тебе!) и, не дослушав, сказал, горячась:

- Антон, мы все под воздействием! Если в детстве книжки читали. И говорить, что это подражание:

- Я говорю то, что говорю я, а не то, что ты решил услышать, - не меняя ни позы, ни интонации, ответил Шмаков. - Роман написан в манере зарубежного детектива. Подражание? Может быть. А может быть - пародия

- Пародия? - изумился Першин. Такая версия Владимиру Иларионовичу в голову не приходила. И никто, чье мнение о романе Владимир Иларионович выслушал, а выслушать ему пришлось десятки мнений, подобной гипотезы не выдвинул. - Но: Что ты нашел в романе смешного?

- А кто тебе сказал, что пародия должна вызывать гомерический хохот? Клоуны наши эстрадные? - Шмаков откинулся на спинку стула, выдвинул ноги в проход, сложил руки на груди и смотрел на Першина, как на подростка. - Пародия - сатирическое произведение, что осмеивает литературное направление, жанр, стиль или манеру писателя

Першин не возражал, он знал, что Шмаков - ходячий цитатник, и его высказывания можно по словарю не проверять. И все же:

- Сатира - это же смех.

- Ты хохотал, читая Щедрина?

- Но: Щедрин, а тут: - помогая себе движение ладони, говорил Першин. - И почему: Ну, хорошо, допустим, - и ладонь уверенно опустилась на столешницу. Но при чем здесь детектив? Одно - единственное убийство, и то происходит как бы за кадром, а:

- А детективная литература (если посмотреть словарь литературоведческих терминов) - литература, посвященная раскрытию методом логического анализа сложной, запутанной тайны, чаще всего связанной с преступлением.

- Мда: - только и нашелся Першин, не зная не только что сказать, но что и думать.

Тут открылась дверь и в кабинет впорхнула Лисокина.

Першин улыбнулся: эту рыжую бестию ни одно местное дарование мимо себя не пропустит, всяк норовит прочитать ей свои вирши, а Нинель явно неравнодушна к сумрачному Шмакову - ох, уж эти женщины, все им гениев непризнанных подавай!

- Владимир Иларионович, - от двери пропела Нинель, и Першин вновь улыбнулся: глаз Нинель лежит на Шмакове, а слова якобы обращены к нему, к Першину, поскольку он для Нинель: Кто же он, Першин, для Нинель?

А Нинель остановилась посреди комнаты, развернулась к Шмакову и предложила:

- Мальчики, пообедаем вместе?

И, чего уж Першин никак не ожидал, Шмаков буркнул: <Пообедаем>.

Конкурс, да еще литературный, да еще отечественный, да еще сетевой, интересовал Нинель меньше всего, то есть, попросту говоря, конкурс не интересовал Нинель вовсе. Нинель интересовал Шмаков.

Предложи ей Шмаков перебраться из чистой светлой просторной квартиры, обставленной импортными гарнитурами, в чулан, Нинель бы:

Но бывать в этом милом чуланчике хотя бы изредка, хотя бы раз в неделю..!

Да, конкурс: Интересно, конечно. Шмак не станет интересоваться ерундой. И, когда Шмак говорит о конкурсе, он становится такой, такой: Ну, такой интересный! Нет, Шмак всегда интересный. Он просто - интересный. Но тут начинают волновать шмаковскую поверхность такие бурные подводные течения: Ах, да Шмак - он всегда: Ну, это же Шмак.

И все же:

И Нинель, придвинув золотистое пушистое плечико к линялому плечу Антона, заговорила о конкурсе.

Уже некоторые иностранные корреспонденты между аперитивом и канапе с икрой обронили: роман можно перевести, это может быть интересно нашему читателю. Но - кто автор? Где он? Это что - загадка русской души? И никто не знает, кто автор. По условиям конкурса автор имел право на анонимность, и это можно понять: никто не хочет делать свое поражение достоянием широких кругов общественности, но то, что он, автор, не объявится, став призером, подобный вариант развития конкурсных событий не рассматривался. И теперь эта клика, то есть - высокочтимое жюри (Нинель мило глянула на Першина и мило улыбнулась, мол, только не вы, Владимир Иларионович) - без штанов и в луже.

Шмаков хмыкнул-буркнул, ткнувшись носом в тарелку с заливным, и ободренная Нинель продолжала с энтузиазмом.