Ах, уж эти русские, - между канапе с икрой и кахетинским, - они так широки, они так безрассудны. Так расточительны. Так: Автор не идет за деньгами. Народ не знает своих героев. В цивилизованном мире любой культурный человек по первой фразе узнает почерк известного мастера. Ох, уж эта Россия.
- Про Сартра своего забыли!
Шмаков, что только что отправил в рот горбушку с остатками желе, поперхнулся и изумленно смотрел на Нинель.
Владимир Иларионович, пряча улыбку, отвернулся к официанту: а он-то, старый болван, думал-гадал, с чего это Нинель подсела к нему на том вечере, мнением его интересовалась.
Официант подошел с готовностью на лице, кося глазом на протертый воротник Шмакова, но Шмаков и Нинель, занятые друг другом, не заметили официанта.
- Да-да, - Першин кивнул головой на вопрос: нести ли горячее, продолжая слушать Нинель: тема была ему интересна.
Роман, как и водится, никто не читал. Ну, кроме: любителей почитать. Тут серьезные книги читать некогда. Павлов, ну тот, спецкор "Литературки", говорил, что в юности Достоевского не прочитал, а теперь уже столько о нем и его книгах читал и слышал, что самого читать неинтересно. Вот уйду, мол, на пенсию, тогда... Ну и "Старика" никто не читал. Его, оказывается, даже не номинировали. Был специальный сайт, где всякий, кого отвергли, или кто просто не успел - печатал себя сам. И тоже принял участие в конкурсе. И зачем было тогда кого-то читать? номинировать? или оплатили сей труд? - Нинель вскинула ресницы в сторону Першина, мило улыбнулась, но ответ ждать не стала. - Ну, дело благое.
И снова склонилась к Шмакову.
Ну, в общем, у всякого в жюри был свой интерес, и, чтобы совсем уж не переругаться, решили первую премию не присуждать никому. И тут - вдруг выплыл этот роман. Как Бабицкая его раскопала?! Чего бы она искала на сайте вольных художников?
Теперь все о романе говорят, теперь все роман читают. Теперь все ждут, когда роман издадут. А как издавать - без автора? Уже установили, что роман пришел из интернет-класса, можно и фамилии все поднять, да что толку документы в классе не спрашивают. Говорят, автор объявится, когда роман напечатают и распродадут - предъявит дискету, укажет точно день и час, еще что. Но как печатать - без автора?
Першин почему-то почувствовал тревогу и сказал почти про себя:
- Что-то здесь не то.
- Да уж! - буркнул Шмаков.
И Нинель умолкла, глядя на одного и другого. И спросила, почему-то шепотом:
- Вы думаете, он не специально исчез, чтобы роман пошел нарасхват? Вы думаете:
и Нинель округлила глаза.
- Да тут думай - не думай, - задумчиво сказал Владимир Иларионович. Вариантов возможных масса. Может быть, болен, и болен серьезно - и ему самому и родственникам не до конкурса. Может быть, в турне - хотя оттуда мог бы поинтересоваться и дать о себе знать. Но может быть, в командировке, и так загружен, что забыл про сроки. Может быть и такой вариант, литература - хобби, хочет утвердиться сам для себя, и только. Такое тоже возможно.
- А псевдоним? Я понимаю: Владимир Иларионович подписался бы Иларионов. Или, - Нинель кокетливо улыбнулась, - Валентинов. Ну: кто-то Снежин. Ну: кто-то Алкашин. Но - Мешантов - это что?
Першин и Шмаков посмотрели на Нинель, посмотрели друг на друга, и Шмаков произнес:
- Злобный. Mechant.
- А имя? - тихо спросил Владимир Иларионович.
- Исполнитель, - тихо ответил Антон.
- Ой, - тихо сказала Нинель и обхватила себя руками.
Роман печатали на принтере, снимали на ксероксе - читали.
Роман, и правда, был неплох, то есть <Уход старика> был ничем не хуже тех произведений, что должны были получить премии.
Роман читали все, и всяк видел в романе свое.
Читала общественность, вдумчиво и неторопливо, и находила в сюжете романа скрытые намеки на неблаговидные поступки первых и известных лиц.
Читала милиция (та ее часть, что читает) - снисходительно и с интересом. Обсуждала и посмеивалась: эти рассуждения о психологическом состоянии преступника: - преступник, он и в Африке преступник.
Читали мастера детектива, с иронией и обидой. Сюжет - примитивен: убил, ограбил, раскаялся. Убил! Ударил ножом, и все - никакой фантазии. Из-за чего шумиха?!
Читали роман в литературных кругах. Спорили. Одни доказывали, что роман середнячок, однодневка, и главное его достоинство - злободневность. Другие утверждали, что роман вскрывает глубинные пласты бытия, и при каждом новом прочтении читатель открывает новый пласт.
Газетчики читали роман заинтересованно, находили в героях черты знакомых и решали, кто послужил основным прообразом.
Предполагали, озарялись, спорили, доказывали, сомневались: кто прототип Бондаря? Да это же! Нет, не говори, это явно: А Старик? Да тут и гадать нечего, это: Э, нет, не скажи, образ явно собирательный.
В редакции, где работал Владимир Иларионович Першин, вокруг романа велись разговоры профессиональные: обсуждали лексику автора, стилистические обороты (отдельная дискуссия возникла из-за повторов - наречий, глаголов; одни журналисты с сожалением констатировали небрежность автора, другие с мудрой улыбкой говорили о приеме нагнетения).
Особый интерес вызвал эпиграф; это и понятно, ведь эпиграф - ключ к замыслу автора. И здесь мнения тоже разделились: одни видели в эпиграфе пояснение идеи автора, другие смотрели на эпиграф шире и говорили, что в нем, в эпиграфе, разгадка самой истории, связанной с данной публикацией.
Эпиграф, из двух цитат, действительно, был любопытен:
<Сначала было слово>?
"Bellum omnium contra omnes"
Один вопросительный знак после библейской фразы стоил иного тома.
А единение этих, разнородных, цитат?
Какой подтекст, какая глубинность.
Шмаков, смоля дешевые сигареты, глядя в пол и постукивая пяткой о ножку стула, буркнул, что ни о чем таком, <эпохальном>, автор не думал и эпиграф выбрал, наверняка, почти случайно, из тех цитатников, что были под рукой, но к скептическим высказываниям Шмакова все привыкли и не придавали им особого значения.
Удивило, что Першин, чьи взвешенные суждения всегда слушали с уважением, на этот раз не принимает участия в дискуссии, и одна из сотрудниц даже спросила у Владимира Иларионовича, не заболела ли Валентина, но тут вспомнили: а автор - кто же? Кто-то из своих: Написать подобный роман могли многие, но додуматься до подобного рекламного трюка! И навеки остаться анонимным? Да отчего же - навеки?! Помилуйте! Как только роман будет издан и распродан, как только иностранное издательство укажет достойную сумму в контракте - тут же автор и объявится. Как же он докажет, что он - это он? Что за бред! Никто ничего не будет доказывать. Все окажется милой мистификацией. Автор в сговоре с каким-то издательством.
И разговор о романе принял новое направление.
Тут из дальней поездки вернулся Виктор Николаевич Ляхов, публицист, критик, знаток детективов.
Виктор Николаевич вошел с морозной улицы в теплый холл, улыбаясь: как упруга была вчера вода в океане, как щедро заморское солнце.
В холле Виктор Николаевич задержался у зеркала: поправил новое кашне, вспушил примятые снегом волоски на шапке и вновь улыбнулся, предвидя, какой ажиотаж вызовет у коллег его появление.
Редакция обсуждала роман.
Виктор Николаевич, все еще улыбаясь, походил по кабинетам, и везде, вместо восторженно-завистливого: <Ах, расскажи: как там>, его встречали деловитым: <Да, старик, ты еще не знаешь:> (словно Виктор Николаевич вернулся не из Штатов, а из деревни Крюково) и каждый торопился рассказать ему о произведении, где было описано то, что видно в окно.