Беда Коры, однако, была в том, что она так и не научилась приспосабливаться. Даже играя перед кинокамерой, она продолжала произносить свои реплики так, будто должна была донести их до последнего ряда галерки. И она продолжала держаться — не сдерживаться, — будто была звездой первой величины, какой эти несколько последних лет, увы, перестала быть. Тем не менее ей был свойственен класс, подлинный класс. Она не была похожа на пушистых фитюлечек, с которыми приходится играть сегодня, которые не только не способны играть О’Нила, но никогда даже о нем не слышали. И вопреки всему ее сволочизму, который, должен сказать вам, я не раз испытывал на себе, она умела быть щедрой душой.
— Всем сердцем согласна с вами, — сказала Эвадна Маунт. — Именно это я говорила моему присутствующему здесь другу Юстесу. Кора была истинно свежим яйцом.
— Скажем уж скорее, болтуном, — пробормотал актер, галантно добавив, — но от Фаберже.
— Итак, — сказал Трабшо, не слишком обрадованный, услышав, как его прискорбное имя вновь беспечно прозвучало для непрошеных ушей, — вы не были против ее участия в фильме.
— Против? Конечно же нет. Собственно, это я убедил Фарджи, что она идеально подойдет на эту роль.
— Ах, вот как? — задумчиво сказал Трабшо. — Вот это интересно…
— Почему?
— Ну, как вы видите, сэр, у кого-то явно имелись причины желать, чтобы мисс Резерфорд была выведена из строя. И одним из способов избавиться от нее было бы отравить ее на съемочной площадке в окружении целой толпы. Теперь мы узнаем, что это вы рекомендовали пригласить ее сниматься в этой картине. Неужели вы не видите, к чему я клоню?
Гарет Найт обдумал его слова, затем сказал:
— Нет, правду сказать, не вижу. Вы как будто забыли, что в первоначальном сценарии ничего не говорилось о том, что Кора будет пить из фужера. Идея эта осенила режиссера на съемочной площадке и в самую последнюю минуту, как это случалось десятки раз с Фарджи. Неужели вы можете серьезно полагать, что я святым духом заранее знал, что Хенуэя вдруг осенит эта идея?
— Прямехонько в глаз, Юстес, — прямо-таки прокукарекала Эвадна Маунт.
— К тому же, — без запинки продолжал Найт, — повторяю, Кора мне нравилась. Нелепо намекать, будто у меня могла быть причина убить ее. И я не только этого не сделал, но просто не могу вообразить, зачем это кому-то понадобилось. Бывали моменты, когда я с восторгом придушил бы ее, но только не убил бы, если вы меня понимаете.
— Так-так, — сказал Колверт. — Но расскажите мне, мистер Найт, в течение примерно девяноста минут между тем, как все отправились перекусить, и вашим собственным возвращением на съемочную площадку, чем занимались вы? Куда ходили? И что делали?
— Все эти полтора часа я провел у себя в гримерной.
— Вы не пошли поесть в столовую?
— В столовую? Я вообще туда не хожу. Мой секретарь каждый день готовит мне второй завтрак и привозит его в Элстри из моей лондонской квартиры.
— А ваш секретарь? Она была с вами в гримерной какое-то время?
— Он, инспектор.
— Он?
— Мой секретарь мужского пола.
— A-а! Понимаю. Ну, так он был с вами какое-то время?
— Он был со мной все это время. Собственно говоря, мы поели вместе. Затем он помог мне проиграть новый эпизод. Он играл Кору. То есть он читал реплики Коры. Он, безусловно, все это подтвердит.
— Не сомневаюсь, сэр. Разумеется, подтвердит. — Изменив галс, Колверт сказал теперь: — Эта картина — «Если меня найдут мертвой», — на ней словно бы лежит проклятие, верно? Мисс Резерфорд умирает подобной смертью прямо на съемочной площадке, ну, и конечно, мистер Фарджион тоже умер несколько недель назад. Его смерть, наверное, явилась для вас большим шоком.
— Да, это был шок, да, — сказал Найт. — Профессиональный удар, я ведь, знаете ли, играл в нескольких фильмах Фарджиона. Фигурально выражаясь, я был членом его постоянной труппы.
— Профессиональный удар, вы сказали. Не личный?
Найт молчал. Было очевидно, что он спорит с собой, стоит ли ему отвечать или нет. Наконец он сказал:
— Инспектор, я не уступлю никому в моем восхищении Аластером Фарджионом как художником. Он был, само собой разумеется, истинным гением, одним из очень немногих поводов, все еще позволявших нам гордиться нашим, в основном прискорбно хиреющим, английским кино. Как человек… — Он пожал плечами.
— Вы, насколько понимаю, не были близкими друзьями?
— В том-то и дело, мы были близкими друзьями, — ответил актер с гримасой. — Это-то я и нахожу столь непростительно жестоким. Поймите, я…