— Кто тама?
— Извините, пожалуйста, за беспокойство…
— Сейчас милицию вызову! — предупредительно прокаркала бабка.
— Не надо… Я просто хотела узнать… Кто будет Элеонору Георгиевну хоронить? Вы не в курсе?
— Ты кто?
— Это я, Анна, я к ней ходила, из собеса…
Договорить Аня не успела, потому что дверь резко распахнулась и на пороге квартиры показалась костлявая старуха в двух очках, надетых одни на другие.
— Помню тебя, — сказала старуха, снимая одни очки, и пристально вглядываясь в Анино лицо. — Нюркой тебя звать… помню… Так чего тебе?
— Я хотела спросить…
— Громче говори, я плохо слышу.
— Хотела спросить, — закричала она во все горло, — кто будет хоронить бабу Лину…
— Вот орать тоже не обязательно, — проворчала старуха. — Я не глухая, просто недослышиваю… Доживешь до моих лет, узнаешь, что это такое…
— Так что там с похоронами? — не очень вежливо перебила Аня.
— Это у тебя надо спросить, ты в собесе работаешь, — окрысилась бабка, после чего захлопнула перед Анной дверь.
Аня отошла на безопасной расстояние от старухиной квартиры и, прислонившись спиной к перилам, задумалась. Где же узнать? У кого? Наверное, надо было, действительно, в собесе поспрашивать, потому что раз бабуся была одинокой, то ее похоронами займется государственная организация, но раз бабу Лину убили, то, наверное, труп еще в морге, и тогда он может там пролежать гораздо больше положенных христианским обычаем трех дней…
Так и не решив, что делать: то ли в собес идти, то ли в милицию, то ли прямиком в морг, Аня зашагала по лестнице вверх. Ей хотелось в последний раз постоять у дверей любимой квартирки, где, не смотря на убогость, пахло дворцом, и где она бывала по-настоящему счастлива.
Когда она поднялась на четвертый этаж, первое, что бросилось в глаза, так это яркая бумажная лента, наклеенная на замок квартиры (опечатана, значит), а второе — лента-то надорвана… А это уже значит, что в квартиру кто-то проник!
Ане стало жутко. Но вместо того, чтобы в панике бежать вон из подъезда, она сделала шаг к двери. Была — не была! Если убьют, значит, такова судьба, тем более, цепляться за жизнь в ее положении просто глупо — упрет, никто и не заплачет…
Стоило прикоснуться пальцами к ручке, как дверь распахнулась — скорее всего, в квартире было открыто окно.
Аня вошла, настороженно оглядываясь по сторонам. В прихожей она никого не обнаружила, как и в кухне, которая просматривалась даже с порога… Но Аня сразу поняла, что в квартире кто-то есть, потому что в ней появился запах, но не тот, что был при бабусе (этот испарился сразу, как хозяйки не стало), другой… Анюта нервно поводила ноздрями, принюхиваясь. Хм… Пахло мужчиной, причем, не абы каким — абы какие смердели перегаром и «Примой» — а богатым, мужественным и… полным, потому что к аромату изысканного парфюма и дорогого табака, примешивался легкий запах пота…
От этого почему-то стало спокойнее, и Аня смело вошла в комнату.
Бабусина спальня была именно такой, какой она привыкла ее видеть. Выгоревшие обои, пожелтевший потолок, с которого свисала пластмассовая люстра, шкаф, тумбочка, кровать, застеленная пледом, в углу круглый стол с белыми разводами от горячего, на нем книжка, любимый бабусин роман «Ярмарка тщеславия», который она настоятельно рекомендовала ей почитать… Аня так засмотрелась на этот истрепанный том, что не сразу заметила мужчину, что застыл в напряженной позе у окна. Был он отлично одет, сед, высок и, как она ранее предполагала, очень тучен. На вид мужчине было лет шестьдесят, но стариком Аня назвать бы его не посмела…
Когда мужчина услышал шаги, он резко обернулся, обратив к Ане породистое лицо с пронзительными карими глазами, и неприветливо спросил:
— Чего надо?
— Простите, ради бога… — залепетала Аня, мигом растеряв свою смелость. — Я хотела узнать…
— Ты кто такая? — так же грозно рыкнул мужчина, делая шаг в ее сторону.
Сейчас прибьет, — обреченно подумала Аня. — Стукнут кулачищем по лбу, и нет меня.
И чтобы не видеть, как он будет замахиваться, она закрыла глаза. Но вместо ожидаемого удара на нее обрушился грубый окрик:
— Я тебя спрашиваю или нет!? А ну отвечай!
Аня приоткрыла один глаз и увидела, что полный господин убивать ее не собирался, он даже рук из карманов не вытащил. Это успокоило, но не сильно, потому что глаза дяденьки, как два пистолетных дула, были нацелены на ее лицо, и от этого взгляда у Ани по телу побежали мурашки.
— Я из собеса… — чуть слышно произнесла она, тайком вытирая вспотевшие ладони. — Меня зовут Анна…
— И что дальше?
— Я хотела узнать, кто будет Элеонору Георгиевну хоронить…
— Ну я.
— А вы кто? — удивленно заморгала Аня.
— Сын. Кто же еще?
Аня ойкнула и уставилась на бабусиного сына с таким ужасом, будто он был приведением.
Эдик хмуро смотрел на перепуганную девушку в задрипанном пальто и не мог понять, что ей нужно. Сначала он решил, что она пришла просить подаяния: уж слишком бедно была одета, потом, что попробовать что-нибудь украсть, а теперь и не знал, что думать. Девушка, не смотря на затрапезный гардероб, производила впечатление честного человека.
— Сын? — переспросила она, растеряно приоткрыв небольшой пухлый рот.
— И чего тут странного? — привычно рявкнул он, но, увидев, как вздрогнула девушка, постарался говорить мягче. — У вас в собесе разве не знают, что у нее есть сын?
— Нет. Она одинока…
Эдик раскатисто рассмеялся, чем привел Аню в неописуемое волнение — не девка, а трусливый заяц какой-то.
— Ну старуха, ну дает! Даже государство умудрилась обдурить!
— Вы, правда, ее сын? — все еще не верила Аня.
— Сын, сын, — закивал он, по-прежнему улыбаясь. — Эдуард Петрович Новицкий, к вашим услугам.
— А я Аня, Аня Железнова, — немного осмелела девушка. — Я за вашей мамой ухаживала… Я очень ее полюбила, она была такая… такая… добрая…
Эдик еще внимательнее посмотрел на девчонку — на самом деле такая наивная или притворяется? Девчонка от его пристального взгляда стушевалась: покраснела, опустила очи долу и тут же замолчала. Нет, эта не притворяется, эта от природы такая, решил Эдуард (он хорошо читал по лицам — тюрьма научила), одно не понятно, как она умудрилась эту наивность сохранить, тем более, живя в Москве — столица и не таких развращала…
Угораздило же бедняжку родиться в конце XX века. Таким тут не место, им бы век в XVII, а то и к рыцарям! Сразу видно, к современной жизни не приспособлена, а от этого несчастна и одинока, у подобных девчушек даже подруг нет, не говоря уж о друзьях…
— С кем живешь-то, Анна Железнова? — спросил Эдик приветливо, ему больше не хотелось нагонять на девчушку страху.
— Одна, вернее, с соседями… У меня комната в коммуналке…
— Родители где?
— Мать умерла, а отца у меня никогда не было… — Аня запнулась, — нагуляли меня…
Эдуард Петрович удивленно приподнял брови — у гулящей матери выросла эдакая незабудка. Надо же!
— А жених у тебя, Аня, есть? — решил уточнить он.
— Смеетесь? — смутилась Аня. — Кто на меня позарится?
Вот тут Эдуард был с девушкой не согласен. Позариться на нее мог кто угодно, потому что внешность у нее была очень приятной, единственное, эту приятность под лохмотьями очень трудно разглядеть. Сам он, например, сначала посчитал Аню дурнушкой — уж очень уродовала ее дурацкая мохеровая шапка, сильно старил темный, намотанный на шею, шарф, а мешковатое пальто делало фигуру бесформенной, но теперь, когда девушка стянула с головы свой безобразный убор и расслабила удавку, оказалось, что у нее густые волнистые волосы, нежное овальное личико, большие серые глаза и тонкий, с небольшой горбинкой, нос. Хламиду свою она еще не сняла, но Эдик мог поклясться, что Анютка еще и стройненькая.