Михаэль Охайон, не отводя от Голда взгляда, играл с вынутым из кармана спичечным коробком. А как долго, спросил он, длится процесс? Этот вопрос заставил Голда улыбнуться.
— Зависит от обстоятельств, — ответил он. — Иногда четыре года, иногда пять или шесть, а то и семь.
— А сколько длится обучение в Институте? — спросил полицейский.
Голд снова улыбнулся и ответил, что, если сильно постараться, можно завершить обучение за семь лет. Тут он посмотрел на Охайона и с сомнением спросил:
— А вы не собираетесь делать заметки? Видите ли, все это довольно сложно…
— В настоящий момент не вижу необходимости, — сказал в ответ главный инспектор. Обескураженный Голд замолчал.
Дверь открылась, и вошел фотограф, он сказал, что закончил работу и хочет знать, надо ли ему оставаться здесь.
— Только до тех пор, пока ее не увезут, — ответил Охайон, и Голд содрогнулся. Затем с порога раздался женский голос:
— Михаэль, я закончила. Вам нужно что-нибудь еще?
Охайон повернул голову, и Голд вслед за ним взглянул в круглое розовощекое лицо, которое, по его мнению, никак не сочеталось с профессией обладательницы. Услышав отрицательный ответ Охайона, женщина добавила:
— Комната в вашем распоряжении. Я попросила Лернера проследить, чтобы никто не входил. Если вам что-нибудь понадобится, вы знаете, где меня найти.
Охайон поднялся, подошел к женщине, взял ее под руку, и они вместе вышли. Голд слышал ее бодрый жизнерадостный голос: «Патологоанатом тоже собирается уходить», потом дверь закрылась…
Но через несколько мгновений она отворилась вновь, и вновь главный инспектор уселся напротив него в кресло под углом в сорок пять градусов.
Обычно информация вроде той, что Голд только что сообщил полицейскому, вызывала у людей смесь удивления, недоверия и веселья. Когда он рассказывал о продолжительности и сущности обучения в Институте людям, которых именовал «чужаками», вначале следовали вопросы, а потом — непременные шутки: «Ты, должно быть, спятил!» или: «Тому, кто на это решился, точно нужен психоанализ» Хуже всего было с его друзьями-врачами, особенно с теми, кто специализировался в психиатрии, но не пошел по пути психоанализа. Он привык к замечаниям вроде: «После стольких лет медицинского образования и практики… ты точно не в своем уме. Взгляни на меня — я уже глава психиатрического отделения». Такая реакция была ему привычна. Его родители, например, не могли понять, чем конкретно он занимается на работе.
Но Охайон не позволил себе ни единого саркастического замечания или шутки, не выразил никакого удивления — только живейший интерес. Он старался разобраться в деталях предмета, понять его, и ничего более.
И все же полицейский почему-то заставлял Голда чувствовать себя неуверенно. С видом внимательного студента он попросил Голда продолжить описание курса обучения и напомнил ему вопрос: как становятся тренинг-аналитиком?
Еще раз Голд подавил свои опасения и решился спросить:
— А почему вам это так важно — ведь отношения к делу это не имеет?
Единственным ответом Охайона было терпеливое ожидание, этот человек точно знал, что в конечном итоге получит то, что ему нужно; Голд же почувствовал, что его одернули; ту же скованность и неуверенность он порой испытывал в присутствии Хильдесхаймера.
— Ну, — неохотно сказал он, — в принципе, Институт принимает кандидатами психиатров или психологов, имеющих несколько лет клинического опыта, но берут далеко не всех.
— А сколько человек берут? — последовал очередной вопрос Охайона, который не отводил глаз от лица Голда, продолжая поигрывать спичечным коробком.
— Максимум пятнадцать на каждый курс, — ответил тот.
— Значит, каждый год набирают новый курс? — спросил Охайон, опустошая спичечный коробок на стоящий между ними маленький столик. Он достал из кармана рубашки смятую пачку сигарет, закурил одну, а спичечный коробок использовал вместо пепельницы.
— Нет, не каждый год. Новый курс начинается раз в два года, — объяснил Голд, отказавшись от предложенной ему мятой сигареты. В свои тридцать пять он ни разу не прикасался к табаку.
Главный инспектор движением руки предложил Голду продолжать, и он постарался припомнить, на чем остановился. Сквозь дверь слышались приглушенные голоса. Он устал, очень устал, ему хотелось быть по ту сторону дверей, вместе с теми, кто приехал в то утро в Институт несколькими часами позже него.