Леди Кэри сняла маленького мальчика со стола и поставила его на пол, где он постарался отвесить поклон.
Анна знаком приказала леди Кэри поднять его и принести ей, потом поцеловала малыша.
– Мой драгоценный, – приговаривала она. – Какая радость, что вся моя семья собралась при дворе!
Выражение обиды появилось на ее обычно спокойном лице. Анна любила своих детей и хотела бы воспитывать их сама. Она ненавидела королевский обычай, который диктовал, что о них должны заботиться другие. Она была бы хорошей матерью – несмотря на склонность баловать детей, – если бы ей только позволили!
И вот Карл теперь больше привязан к леди Кэри, чем к ней, а Генрих, любимый Генрих, сын, каким гордились бы любые родители, – хотя и любит мать, но совсем от нее не зависит.
Глядя на Генриха, Анна всегда вспоминала свою радость после его рождения, когда она считала себя самой счастливой женщиной в мире. Радость сменили гнев и отчаяние, когда она узнала, что ей не позволят воспитывать собственного сына! Анна не могла смириться, что его отберут у нее и передадут старому графу и графине Map. Яков, всегда такой нежный и терпеливый муж, сочувствовал ей, но настаивал, что по обычаю Шотландии короли должны воспитываться в замке Стерлинга под присмотром графа Мара и что он ничего с этим не может поделать.
Анна гневалась и бушевала. Возможно, с этого момента ее отношения с Яковом изменились. Она доказывала, что именно королю решать, как будет воспитываться его сын, и, если королева всем сердцем желает сама вырастить собственного сына, ему следует преступить обычай.
Как же она ненавидела Маров! Анна никогда не упускала случая продемонстрировать эту ненависть, а поскольку имелось множество буйных лэрдов, которые с удовольствием устроили бы беспорядки, Яков, будучи очень дальновидным, ласково упрекал королеву.
– Я сам пережил беспокойное детство, – говорил он ей, – и честолюбивые люди использовали меня в своих интригах против моей матери. Умоляю тебя, жена, не вноси раздора в королевство!
Анна была молода, беспечна и не готова смирять собственные желания. И если бы у Якова был другой характер, легко могли бы возникнуть неприятности, но, поскольку он желал угодить королеве, устроив так, что она могла видеть сына по возможности часто, Яков никогда не позволял ей отравлять мысли ненавистью к Марам.
Анна так и не простила этого Якову и продолжала переживать за сына, но вскоре снова забеременела. Родилась Елизавета, однако лишь для того, чтобы быть отданной на попечение лорда Ливингстона и его жены.
За этим последовали другие беременности, и Анна в какой-то степени смирилась. Дети подрастали, и она устраивала так, чтобы они как можно больше находились при дворе. Они ее обожали, Анна старалась забыть ревность, которую чувствовала к их воспитателям, отдаваясь удовольствиям балов и пиров.
Анна стала легкомысленной, и поговаривали, что она приложила руку и к заговору Гаури, по это было чепухой: Анна никогда не стала бы участвовать в заговоре против мужа, который был так терпелив с ней. Ходили слухи, что она предпочитает королю графа Маррея, что тоже не было правдой. Анна не была интриганкой – она просто была беспечной и несколько избалованной женщиной, которая, став матерью, хотела посвятить свою жизнь обожаемым ею детям.
И вот, когда она с удовольствием беседовала с ними, Анна Кроас подошла к ней и шепнула:
– Король вошел в Кокпит-Гейт, ваше величество. Он направляется в детскую.
Выражение лица королевы Анны почти не изменилось.
– Неужели, Анна? – мягко осведомилась она. Анна Кроас хотела сказать, что видела из окна короля с новым молодым человеком, который сломал руку на арене для турниров и о котором судачил весь двор. Но ее хозяйка и сама скоро увидит это. Анна надеялась, что королева не станет открыто демонстрировать неприязнь к новому фавориту.
Дверь открылась, и Яков вошел в комнату, совсем не по-королевски. «В нем нет ни капли достоинства!» – сердито подумала королева. Когда его молодые люди пребывали в хорошем настроении, она иногда слышала его смеющийся голос:
– Вы, мальчики, уморите своего старого папочку!
Старый папочка! Скорее старый болтун! Милая манера поведения для короля! Неудивительно, что англичане вздыхают по дням Тюдоров, когда король или королева были существами, стоящими высоко над нами, чьих улыбок домогались, а хмурых взглядов страшились.
– Значит, все семейство в полном сборе! – воскликнул Яков со смешком.
Он тяжело опирался на плечо Роберта Карра, который, увидев королеву, покраснел и не знал, как себя вести.
Молодой человек смущенно поклонился, но Анна не удостоила его взглядом.
– Генрих, – сказал Яков, – мне приятно видеть тебя таким цветущим. И Елизавету тоже.
Анна с гордостью отметила, что дети проигнорировали грубое поведение отца и выказывали дань уважения великому королю.
– Ну-ну! – рассмеялся Яков. – Встань с колен, мальчик. Это не событие государственной важности. А ты, Елизавета, с каждым разом, как я вижу тебя, становишься все выше. Он улыбнулся Анне: – Верно, ваше величество?
– Верно, сир, – ответила Анна. Ее голос стал ласковым, как всегда, когда она говорила о своих детях.
– И я не должен забывать о нашем младшеньком. Ну, как мой маленький мужчина?
Леди Кэри, стоявшая рядом с Карлом, ободряюще сжала его руку, когда король подошел к младшему сыну и взял его за подбородок. Карл бесстрашно посмотрел ему в глаза – никто не боялся Якова, если только не нанес ему глубокой обиды, и даже тогда он бывал спокойным и рассудительным.
– Принц Карл уже немного ходит, ваше величество, – сообщила королю леди Кэри.
– Хорошая новость. А он умеет разговаривать?
Леди Кэри шепнула мальчику:
– Скажи «да, ваше величество».
Карл открыл рот и постарался как можно лучше произнести слова, но язык его не слушался. Яков кивнул и погладил малыша по плечу.
– Хорошо сказано, – ободрил он.
Положив руку на плечо Генриха, он подтолкнул его к столу, на котором сидел маленький Карл.
– Поговори со своим братом, мальчик, – предложил он. – И ты, Елизавета.
Взяв королеву под руку, Яков отошел от стола и направился к окну, приказав через плечо леди Кэри следовать за ними.
– У мальчика нет никаких улучшений, – тихо сказал он ей, когда они подошли к окну.
Лицо леди Кэри болезненно сморщилось.
– Нет, ваше величество, есть. Он стал гораздо лучше!
– Карл уже не младенец!
– Но он умеет немного говорить. Простите меня, ваше величество, но он просто испугался вашего присутствия.
– Тогда он единственный при дворе, кто меня боится, – хихикнул Яков.
Леди Кэри тоже испугалась, потому что королева смотрела на нее с неприязнью, которую чувствовала ко всем тем, кто отнял у нее детей.
– Так больше не может продолжаться, – задумчиво сказал Яков.
– Ваше величество, он действительно исправляется. Уверяю вас!
– Я консультировался со своими лекарями, леди Кэри, и они полагают, что ему следует надевать железные сапоги для укрепления костей и разрезать жилку под языком.
– О нет, ваше величество, умоляю вас! Разве вы не видите, как сильно он изменился за то время, пока был вверен моим заботам? Эти сапоги будут для него слишком тяжелы, и мальчик никогда не сможет ходить. Он их ужасно боится. Пожалуйста, ваше величество, умоляю вас, не делайте этого!
Глаза леди Кэри были полны слез, губы скривились, руки тряслись. Она умоляюще посмотрела на королеву.
«Почему эта женщина должна заботиться о моем ребенке? – спрашивала себя Анна. – Она ведет себя так, словно она его мать!»
Леди Кэри так разволновалась, что положила руку на плечо королю.
– Ваше величество, он говорит сейчас гораздо чище, чем месяц назад. Ему нужна уверенность… и забота любящих людей. Если разрезать жилку, он вообще может больше не заговорить, или, в лучшем случае, останется заикой на всю жизнь! – Ее глаза сияли уверенностью. – Я знаю, что могу ему помочь! – Леди Кэри перевела взгляд с короля на королеву и, казалось, вдруг осознала свою безрассудную смелость. – Нижайше прошу прощения, – невнятно произнесла она, склонив голову.