- Вы меня слышите? - Его голос сорвался на крик. Он поднял стек и изо всех сил ударил им о дверной косяк. - Я говорю вам, что Марсия мертва! Я только что обнаружил ее. Что с вами? Вы можете сказать хоть что-нибудь? Мертва. Ее голова... ее голова... вся...
Он взглянул на свои руки, его плечи задрожали.
- Вы мне не верите? Взгляните сами и убедитесь. Боже мой, самая прекрасная женщина из всех когда-либо живших на земле, и... все? Все?.. Идите и увидите сами. Они убили ее, вот что они сделали. Кто-то ее убил. Она боролась. Она бы... Моя дорогая Марсия. Но все было напрасно. Она не смогла. И у меня ничего не осталось. Мы собирались утром на верховую прогулку, до того как кто-нибудь приедет. Я пришел сюда и...
Беннетт пытался побороть физическую тошноту.
- Но, - спросил он, - что она здесь делала? В этом месте, я имею в виду?
Бохан тупо взглянул на него.
- О, нет, - сказал он, наконец, словно с трудом осознав постоянно ускользающий смысл. - Вы не в курсе, не правда ли? Вас ведь там не было. Нет. Она настаивала на том, чтобы переночевать здесь: все то время, пока была с нами. Вполне в ее духе. Да, конечно, в этом она вся. Но почему ей захотелось остаться здесь? Я бы ни за что не позволил ей этого. Но я не смог помешать ей...
- Сэр! - донесся до них низкий хриплый голос с другой стороны лужайки. Они увидели конюха, вытягивавшего шею и махавшего руками. - Сэр! Что-то случилось? Это не вы кричали, сэр? Я видел, как вы вошли, а потом...
- Идите к себе, - сказал Бохан. - Идите к себе, говорю вам! - Он зарычал, видя, что конюх колеблется. - Вы мне не нужны. Мне сейчас никто не нужен.
Он медленно опустился на верхнюю ступеньку и опустил голову на руки.
Беннетт прошел мимо него. Он не льстил себе, зная, что ему страшно войти туда, чувствовал внутри себя пустоту и колебался, но это должно было быть сделано. Он проклинал себя за то, что его правая рука дрожала; и то, что он схватил ее запястье другой рукой, выглядело по-идиотски.
- Есть ли внутри, - спросил он, - какое-либо освещение?
- Освещение? - эхом откликнулся Бохан после паузы. - Внутри? Да. Да, конечно. Электричество. Забавно. Я забыл включить свет; совершенно вылетело из головы. Забавно. Я...
Звук его голоса заставил Беннетта спешно войти внутрь павильона.
Насколько он мог судить, оказавшись в почти полной темноте, он находился в маленькой прихожей; пахло старым деревом и тронутым плесенью шелком; но чувствовался и более современный аромат. И сразу же перед его мысленным взором предстало лицо Марсии Тейт. Конечно же, он не верил в то, что она мертва. Теплая, полная жизни рука, которой вы касались, губы, которые вы (только один раз) целовали, и те проклятия, которыми вы осыпали ее за то, что она делает из вас дурака - эти вещи никак нельзя соотнести с восковой куклой, лежащей в гробу, как нельзя представить себе живописный пейзаж в виде прямых линий чертежа. Невозможно. Она была здесь, повсюду, даже несмотря на ее отсутствие; и это ощущение было очень сильным. А потом он ощутил все нарастающее чувство опустошенности. Наскоро, ощупью, в стене слева он обнаружил открытую дверь. Войдя, он принялся искать выключатель, нашел, и, секунду поколебавшись, повернул...
Ничего. Когда зажегся свет, ничего не случилось.
Он был в музее, или гостиной - настоящей гостиной - времен Стюартов. Ничего не изменилось, за исключением того, что атлас сейчас имел потертый вид, цвета поблекли и казались безжизненными. Здесь было три высоких арочных окна с квадратными стеклами. Здесь был резной камин почерневшего камня, пол был выложен в шахматном порядке квадратами черного и белого мрамора. Бронзовые канделябры на стенах, и горящие в них лампочки, имитирующие неровный свет свечи. Иллюзия была настолько полной, что Беннетт на мгновение усомнился в собственных ощущениях и был вынужден взглянуть на стену в поисках выключателя, и был бы не удивлен, если бы его там не оказалось. А еще имелся некий смутный намек, в опрокинутом дубовом кресле ручной работы с филигранной резьбой, в небольшой кучке пепла в погасшем камине. В задней части комнаты виднелась высокая дверь. Когда он открыл ее и шагнул в темноту, то некоторое время стоял, не решаясь щелкнуть выключателем.
Здесь имелось только два канделябра, и в комнате царил полумрак. Он смутно разглядел высокие прикроватные столбы с красными занавесями, отражение тусклого света в многочисленных зеркалах маленькой квадратной комнаты, а затем он увидел ее.
Не желая верить, он сделал шаг и склонился над ней, чтобы удостовериться. Это была правда. Она была мертва. Она была мертва уже много часов, тело было холодно как камень: это повергло его в шок.
Попятившись на середину комнаты, он постарался взять себя в руки и хоть немного успокоиться. Он все еще не верил в происшедшее. Она лежала, согнувшись, на полу между камином и изножием кровати. В стене, к которой примыкала кровать, напротив камина, было большое квадратное окно, и серый свет, проникавший через стекла, падал на ее тело и лицо. Лицо ее выглядело естественно, несмотря на рану на лбу и полуоткрытые глаза. Он видел запекшуюся кровь, видел длинные спутанные волосы, разметавшиеся по ковру; но выражение ее лица не свидетельствовало о последнем страдании, на нем отражались испуг и презрение, и какое-то осознание внутренней силы, что делало его почти гротескным. И еще одна, как показалось Беннетту, самая ужасная деталь. Она была одета в белое: белое кружевное неглиже, сейчас смятое и обнажившее ее правое плечо.
Убийство. Чем-то пробита голова, чем? Стараясь сохранять спокойствие, Беннетт постарался внимательно все осмотреть, не упуская ни малейшей детали. Под вытяжкой каменного камина лежала небольшая кучка пепла, с какой-то жутковатой аккуратностью, точно такая же, как в соседней комнате. В него почти упирался один конец тяжелой кочерги, взятой из лежавшего на полу набора каминных принадлежностей. Кочерга? Может быть.
В очаге и на краю серого ковра он увидел осколки тяжелого позолоченного стекла, - разбитого старинного графина, - и темные пятна возле них. Портвейн: сладковатый запах еще полностью не выветрился. Осколки одного или двух - все-таки двух - бокалов лежали на каменной плите под очагом. Низкий позолоченный стул, покрытый японским лаком, был опрокинут, равно как и дубовое кресло с плетеной спинкой и алыми подушками. Все эти вещи находились около дальнего конца камина. Около ближнего конца стоял стул, точная копия того, который был опрокинут.