"Сожалею о доставленных неприятностях. Прошу простить меня, но я должен был так поступить. Хотите знать, почему я убил Канифеста?"
Ошеломленный прочитанным, Беннетт отказывался это понимать. Он мог подумать единственно, что здесь какая-то ошибка. Затем озарение пришло, подобно яркой вспышке света, так что он не смог понять сразу, что, возможно, имеет перед собой ответ на все загадки. Он наклонился и дрогнувшей рукой поднял листок.
"...почему я убил Канифеста? Я не хотел этого делать. Всю свою жизнь я пытался объяснить людям и самому себе, что не хотел делать того, что делал, и как я от этого устал; я не ударил бы его, если бы знал о его больном сердце. Я всего лишь последовал за ним, чтобы поговорить".
Он увидел перед собой Джона Бохана, как тот вел себя, как веселился; его осторожное заявление, что он видел Канифеста рано вечером, и даже его позднее прибытие в Уайт Прайор...
"Но, клянусь, я не убивал Марсию, и не имею к этому никакого отношения, это ужасное заблуждение, что вы пришли к этому заключению. Я не знаю, кто убил ее. Но теперь - какая разница? Когда ее нет, у меня нет причины оставаться. Господь благословит тебя и пребудет с тобой, Кейт. Держись, старушка".
Подпись, "Джон Эшли Бохан", была четкой и ясной.
В комнате стоял резкий запах лекарств. Мастерс светил фонариком, Беннетт услышал звуки ножниц и щелчок замка черного саквояжа доктора Винна. Сквозняк удалил пороховой дым. Беннетт сделал знак Мастерсу, показав ему зажатую в руке бумагу. Тот кивнул. Этот жест предназначался Уилларду, который быстро подошел, бросив быстрый взгляд на Беннетта, и взял фонарик из руки инспектора.
- Воды, - сказал доктор Винн. - Теплой воды. Кто-нибудь, сходите за ней. Где эти чертовы носилки? Не могу же я извлекать пулю здесь. Поддержите немного его голову; одной рукой. Осторожно...
Подошел Мастерс, у него был озабоченный взгляд. Беннетт сунул ему в руку листок бумаги и отправился за водой. Дверь в его комнату была открыта. Он вошел, взял чашку и маленькую коробку цветных спичек. Кэтрин Бохан ожидала его там, где он оставил ее. Казалось, она немного успокоилась, хотя ладони ее рук были крепко сжаты.
- Он жив... жив, - сказал Беннетт, надеясь, что говорит правду. - Они думают, что он выкарабкается. Теплая вода, где ванная?
Она кивнула и открыла дверь позади себя. Здесь, в темной комнате, располагалась ванна, древняя, тяжелая. Она зажгла спичку; газовый рожок осветил пустую комнату, отблески желтого света играли на ее лице, когда она взяла чашку.
- Полотенце, - произнесла она. - Оно вам тоже понадобится. Простите, что вела себя как дурра. Мне бы хотелось помочь вам. Но...
- Оставайтесь здесь. Они ему помогут. Но вам лучше этого не видеть.
Они посмотрели друг на друга, и она неожиданно произнесла очень странную фразу, совершенно не соответствующую обстоятельствам.
- Вы знаете, это я могла быть убийцей.
Когда он вернулся в комнату, Мастерс стоял неподвижно, держа в руке наполовину смятый листок. Он протянул чашку с теплой водой в сторону доктора Винна. "Они спасут его". Он надеялся на это? Для него было бы лучше умереть. Для этого измученного, потерявшего покой, находившегося в шаге от нервного расстройства человека, распростертого в кресле, было лучше умереть в руках доктора Винна, чем оказаться на скамье подсудимых по обвинению в убийстве Канифеста. Он умер бы, благословляемый или проклинаемый, прежде чем закон приговорил бы его к виселице, прежде, чем его имя будет смешано с грязью. Беннетт попробовал представить себе, что случилось вчера вечером. "Я всего лишь последовал за ним, чтобы поговорить" - после того как Бохан видел Канифеста в газетном офисе. Но все, что он видел, была вода в чашке, медленно окрашивающаяся красным.
Когда, наконец, он получил разрешение поставить чашку на пол, то услышал голос Мастерса.
- Вот оно, значит, как, - тяжело произнес главный инспектор. - Но как мы могли догадаться? Он пришел сюда, взял револьвер вон из того ящика, - Мастерс кивнул, - и сел. Ему потребовалось какое-то время, чтобы написать записку. Взгляните на длинные и короткие промежутки между предложениями. Полагаю, это его почерк? - Мастерс провел рукой по лбу. - Хорошо. Но что он хотел этим сказать? Он держал это в одной руке, а второй прижал револьвер к своей груди и выстрелил; это выпало, когда мы его поднимали.
Он разжал ладонь, на которой оказался небольшой треугольный кусочек серебра, с одной неровной стороной, как если бы он был от чего-то отломан. Мастерс быстро взглянул на него, после чего снова сжал ладонь.
- Могу я спросить, - произнес холодный голос у него за спиной, - есть ли какая-нибудь надежда?
- Не знаю, сэр.
- Будет мне жаль или нет, - произнес Морис Бохан рассудительным голосом, который в неподходящие время и место способен многих привести в бешенство, - будет мне жаль или нет, насколько я понимаю, зависит от того, что он написал в записке, которую вы читали. Могу я узнать о ее содержании?
- Я бы попросил вас, сэр, - спокойно сказал Мастерс все тем же тоном, - взглянуть на эту записку и сказать мне, написана ли она рукой вашего брата. Я был бы также благодарен вам, если бы вы ответили мне, что, по вашему мнению, это означает?
- Я не выношу глупости, - отозвался Морис. Он произнес это, отчетливо выделяя каждый слог, на его лбу вздулась каждая жилка. - А он, как мне кажется, всегда выглядел дураком. Да, это его почерк. Но... что это?.. Он убил Канифеста? В таком случае, есть надежда, что он не выживет. Если он действительно это сделал, его повесят. - Произнося последние слова, Морис протянул записку Мастерсу.
Внизу раздались голоса и топот ног. Доктор Винн поднялся, Беннетт поспешно вышел. Он оглянулся в поисках Кэтрин, но та ушла; это вызвало у него ничем необъяснимое беспокойство. Внизу зазвонил телефон. В холле появились люди с носилками, телефон продолжал звонить.