Г.М. оживился. Его голос эхом отдавался в комнате.
- Разве я не говорил вам, что кто-то разбил графин и пару бокалов на каминной полке? Разбил намеренно, чтобы составилось впечатление о происходившей борьбе? Разве непонятно теперь, почему? Это должно было послужить доказательством того, что ее убили в павильоне.
Я очень медленно и доходчиво собираюсь рассказать вам, что он сделал. Он не убивал эту женщину. Когда он пришел сюда, то нашел ее мертвой. И в процессе моего рассказа вы, вероятно, сами поймете, кто именно убил ее. Вернемся к началу.
Итак, она выключила свет и вышла из павильона; она пришла сюда, и, как я уже говорил, побоялась возвращаться из-за собаки. Теперь, в своем рассказе, я кое-что оставлю скрытым черной пеленой; она скрывает убийцу, который находит ее здесь и бьет по голове. Убийца оставил ее здесь, может быть, вот на этой кровати, - кивнул он, - или где угодно еще. Пусть черная пелена сохранится до конца моего рассказа, а мы пока обратимся к Джону Бохану.
Он вернулся из Лондона. Он думает, что убил Канифеста и единственное, что может его спасти, это ложное представление о времени, когда он добрался до дома. То есть, он должен доказать, что находился в доме в то время, когда Канифест в Лондоне был убит; только это может его спасти. Это просто, не правда ли? Он должен обеспечить себе алиби. Он думает только об этом, когда появляется здесь. Алиби! Алиби любой ценой! Итак, находясь в возбужденном, растрепанном состоянии, сходящий с ума, возвращается домой, приходит сюда и находит Марсию Тейт в своей комнате мертвой!
И вы еще удивлены его утреннему поведению? Он между двумя палачами, на выбор. Если он создаст себе алиби, согласно которому не мог быть с Канифестом, потому что был здесь, - в его комнате мертвая женщина, за убийство которой придется ответить. Если он признается, что нашел ее мертвой, вернувшись домой, его могут повесить за смерть Канифеста. Как бы он ни поступил, его ожидает пеньковый галстук. Он не знает, кто убил Тейт. Он даже не знает, как она сюда попала. Зато знает, что оказался в дьявольской ловушке, и должен найти такой выход, который позволил бы ему избежать обвинения в любом из этих преступлений.
Он мог, например, отнести ее обратно в ее комнату и обставить все так, будто ее убили там? Тогда он мог бы указать фальшивое время возвращения домой; возможно, кто-нибудь подтвердил бы его слова. Где она собиралась спать? Он вспоминает: в павильоне. Была ли она там? Ему нужно это узнать, но нет никого, кто мог бы ему об этом сказать. Кроме того, он помнит: на утро запланирована прогулка верхом.
Теперь о том, в чем теория Рейнджера верна. Он одевается в костюм для верховой езды, так что, если она действительно ночевала в павильоне (как он полагает), у него будет хороший повод найти ее там рано утром. Он будит дворецкого, который сообщает ему, что лошадей велено подготовить к семи часам. О Господи! Возникает очень серьезное препятствие. Из дверей конюшни виден и сам павильон, и его двери. Если он промедлит до рассвета, кто-нибудь, выводящий лошадей, может увидеть, как он несет тело... С другой стороны, ему требуется всего несколько минут, чтобы положить ее в спальню, выйти к двери павильона и стоять здесь, пока его не увидит кто-то от конюшни; он может сделать вид что пришел сюда только что, войдет, обнаружит ее и - окажется вне подозрений.
Г.М. поднял палец.
- Теперь вы понимаете, что означают сожженные спички? Он принес ее туда и положил на пол за несколько минут до того, как на сцене неожиданно появился Беннетт; прошло совсем мало времени, следы были свежими. Начало светать, но было еще не очень хорошо видно (я спросил об этом своего племянника), а Бохану необходимо было создать видимость, что убийство произошло здесь! Теперь понятно? Он не мог включить в комнате свет. Большое окно выходит на конюшню, где уже были люди. Если бы свет вспыхнул в этой комнате за несколько минут до того, как Бохан в первый раз оказался здесь, - по его собственным словам, - это было бы что-то необъяснимое, кто-то мог увидеть и поинтересоваться, что здесь происходит.
- Погодите, сэр! - сказал Беннетт. - На окнах были шторы - венецианские жалюзи. Разве он не мог их опустить?
Г.М. взглянул на него и заморгал.
- Полагаете, сынок, - прорычал он, - что они не увидели бы света? Разве мы с вами не увидели свет через щели в этих венецианских жалюзи, когда Уиллард включил его сегодня днем в гостиной? Знаете, кажется забавным, что ответы на многие вопросы были повторены на наших глазах, и это очень помогло. Перестаньте меня перебивать, хорошо? Черт возьми, я в полном порядке и получаю удовольствие от своей речи...
Он зажигал спички, когда переворачивал мебель, разбивал бокалы, снимал с женщины шубу и убирал ее галоши в шкаф, где я их и нашел. У него не было ничего, чтобы имитировать орудие убийства, хотя он пытался сделать его из кочерги. Могу сразу сказать, что это не оно - на нем нет ни крови, ни волос. В конце концов, он бросил ее на пол. Затем он подошел к двери, увидел Локера, окликнул его, вернулся, издал ненужный крик, с самого начала вызвавший у меня подозрение. Бросившись обратно к двери, он увидел Джима Беннетта, идущего по лужайке...
Кстати, я слышал, что у него на руках была кровь. Вам это не показалось странным, сынок, - липкая кровь, хотя женщину убили несколько часов назад? Но это не значит, что это он ее убил. Это означает, что он сильно нажал на тело, чего не стал бы делать, если бы просто осматривал его; хотя сердце остановилось, некоторое количество сгустившейся крови выступило из раны...
Кто-то вскрикнул. Г.М. обвел всех суровым взглядом.
- Теперь, - продолжал он, - все было готово. Парень позаботился обо всем, кроме одного. Он забыл про снегопад. Вы удивляетесь, что он был потрясен, когда Джим Беннетт указал на это обстоятельство? Как он заявил, что это ничего не значит? Вы понимаете, почему он позволил себе рассмеяться, когда Уиллард предположил, что убийство Тейт прошлой ночью последовало во время назначенного свидания? Свидания, сынки, и при этом шторы даже не были опущены! Разве это никого не поразило? Ладно. Он думал, что все устроил. Теперь он мог сказать всем, что вернулся домой раньше, чем на самом деле. Он мог сказать, что не убивал Канифеста, поскольку находился здесь в то время, когда Канифест был убит...
Морис Бохан засмеялся; тонким, злобным смехом, заставившим его плечи дергаться, точно в конвульсиях.