– Мозг его функционирует, – в завершение сказал Цви, – но на данный момент жизнь поддерживают приборы.
– А почему у него глаза закрыты марлей?
– В них осколки стекла. Врачи сумели извлечь бо́льшую часть, но с полдюжины все еще там.
– Он может ослепнуть?
– Врачи не могут этого знать, пока к нему не вернется сознание, – сказал Цви. И пессимистически добавил: – Если оно вернется.
– Мне говорили, что шанс выжить у него один к двум.
Маленький дипломат покачал головой:
– Если ему повезет.
В комнату вошел доктор. Он взглянул на Габриеля, и Цви быстро кивнул, затем открыл стеклянную дверь и вошел в палату. Сестра отошла от кровати, и доктор занял ее место. А она обогнула кровать и встала возле стекла. Взгляд ее вторично встретился со взглядом Габриеля, затем она резким движением руки задернула занавеску. Габриель шел в коридор, Цви следовал за ним.
– Вы в порядке?
– Вполне. Мне просто нужно минутку побыть одному.
Дипломат вернулся в помещение для визитеров. А Габриель, сцепив руки за спиной, как солдат по команде «вольно», медленно пошел по знакомому коридору под гудение медицинских приборов. Он прошел мимо поста медсестер. Рядом с окном висел такой же банальный вид венской улицы. И запах был тот же – запах дезинфекции и смерти.
Он подошел к двери № 2602-С. Осторожно толкнул ее кончиками пальцев, и дверь тихо открылась. В комнате было темно и пусто. Габриель оглянулся через плечо. Медсестер видно не было. Он проскользнул внутрь и закрыл за собой дверь.
Он не стал включать свет и ждал, пока глаза привыкнут к темноте. Скоро комната прояснилась: пустая кровать, молчащие мониторы, обитое винилом кресло. Самое неудобное кресло во всей Вене. Он провел в этом кресле десять ночей, в основном без сна. И только раз к Лее вернулось сознание. Она спросила про Дани, и Габриель неразумно сказал ей правду. Слезы хлынули по ее израненным щекам. Больше она с ним ни разу не разговаривала.
– Вам не положено здесь быть.
Вздрогнув, Габриель быстро обернулся. Голос принадлежал сестре, которая минуту назад была у кровати Эли. Она произнесла это по-немецки. Он ответил на том же языке:
– Извините, я просто…
– Я знаю, чем вы занимаетесь. – Она помолчала. – Я помню вас.
Она прислонилась к двери, наклонила голову набок и сложила руки на груди. Не будь она в мешковатом костюме медсестры и со стетоскопом, висящим на шее, Габриель подумал бы, что она с ним флиртует.
– Ваша жена пострадала от взрыва бомбы года два-три назад. Я была тогда молодой медсестрой, только начинала. Я ночью дежурила у нее. Вы не помните?
Габриель с минуту смотрел на нее. И наконец произнес:
– Я убежден, что вы ошибаетесь. Я впервые в Вене. И я никогда не был женат. Извините, – поспешно добавил он и направился к двери. – Мне не следовало заходить сюда. Просто надо было немного собраться с мыслями.
Он стал проходить мимо нее. Она положила руку ему на локоть.
– Только скажите мне, – попросила медсестра. – Она жива?
– Кто?
– Ваша жена, конечно.
– Извините, – решительно произнес он, – но вы меня с кем-то путаете.
Она кивнула: «Как вам угодно». Ее синие глаза были влажны и блестели в полутьме.
– Он ваш друг – Эли Лавон?
– Да. Очень близкий друг. Мы работали вместе. Я живу в Иерусалиме.
– В Иерусалиме, – повторила она так, словно самый звук этого слова был ей приятен. – Мне б хотелось когда-нибудь побывать в Иерусалиме. Друзья считают, что я рехнулась. Ну, вы понимаете: самоубийцы с бомбами и все такое… – Голос ее замер. – А я все равно хочу туда.
– И надо поехать, – сказал Габриель. – Это удивительное место.
Она снова дотронулась до его локтя.
– Ваш приятель серьезно ранен. – Голос ее звучал сочувственно, с налетом печали. – У него впереди очень тяжелое время.
– А он выживет?
– Мне не разрешено отвечать на такие вопросы. Только врачи могут делать прогнозы. Но если хотите знать мое мнение: побудьте какое-то время с ним. Поговорите с ним. Неизвестно ведь, может, он и услышит вас.
Габриель пробыл еще час, глядя через стекло на неподвижное тело Эли. Вернулась медсестра. Она несколько минут проверяла признаки жизни у Эли, затем знаком дала Габриелю понять, чтобы он зашел в палату.
– Это против правил, – заговорщическим шепотом произнесла она. – Но я посторожу у двери.